— Думаю, с нее хватит пережитого. Будьте рядом, поддерживайте ее.

В щели, образовавшиеся в расколотых, как орех, стенах, незаметно просочились паутины плюща. Ползучий кустарник пробирался в гостиную, цепляясь корнями. Набрасывая сети на все, что попадалось по пути. Темно-изумрудные и облезло-красные листья отвоевывали пространство с поразительной скоростью. Стебли обхватывали фарфоровые статуэтки, накидывали на них петли и душили, ломая хрупкие шеи.

Я постарался сосредоточиться на пациентке. И оставшееся время перед обедом разговаривал с миссис Уоллес. Но она оставалась безучастна. Мои воспоминания не тронули ее окоченевшего сердца. Помню, жена говорила: чем больше мы вспоминаем прошлое, тем больше воруем у настоящего. Но что остается нам, старикам? Наступит день, когда прошлое полностью затмит происходящее вокруг. И вот тогда мы умрем.

Когда я вернулся к себе вечером, то обнаружил, что обстановка в комнате изменилась. Мебель осталась на прежних местах, как сохранилась и форма помещения. Но в углах ютился как ни в чем не бывало щедрый ворох увядшей листвы. Целые сугробы! Вдоль стен высились стволы дуба и ясеня, упираясь поредевшими кронами в потолок. Словно могучие атланты держали его над головой, предупреждая скорый обвал. Ветки переплетались, будто косы юных дев. Подобно паукам, они набросили на комнату крепкие силки. И единственный, кто в них мог попасться, — я.

Добрая пригоршня листьев лежала на кровати. Я осторожно сел на краешек, едва не споткнувшись о корень под ногами, и сгреб их рукой. Они захрустели, словно сахар на зубах. Диво!

В комнате стоял запах леса: влажного мха с болот, прелой листвы и коры деревьев. Я встал и приоткрыл окно, чтобы впустить немного реальности в этот странный приют. Мой осенний кокон. Мой саркофаг.

Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся.

— Вильям, что ты здесь делаешь? Преследуешь? — прошипела Флоренсия, не изменившись в лице, едва застала меня в одиночестве в библиотеке.

Я стоял у окна и допивал бокал отменного красного вина, поигрывая хрустальной ножкой.

Все мужчины уехали на охоту. Их жены остались внизу, играя в карты, делились последними новостями и поочередно музицировали. Мне повезло быть приглашенным на это мероприятие единственно потому, что неплохо иметь рядом врача, когда стая разгоряченных охотников отправляется пострелять дичь.

— Я вижу твой взгляд. И другие видят. Не хватало еще, чтобы Говард заметил! Ты ведь знаешь — для меня очень важна репутация. Прошу тебя. Оставь, что бы ты там ни затеял.

— Такое положение устраивает тебя? Жизнь, супруг? Стоит тебе отвернуться, он строит другим дамам глазки, не боится, что подумает общество.

— Мужчин не судят, ты же знаешь.

Я подошел к ней ближе, чем было разрешено. Флоренсия попыталась оттолкнуть меня, и я, чуть пошатнувшись, не удержал бокал в равновесии, пролив остатки вина на платье. Она стянула одну перчатку и стала промакивать хлопковое полотно. В этот момент я увидел багрово-фиолетовый синяк на ее запястье.

— Что это, что?! — закричал я, ухватив руку, которую она хотела спрятать за спиной. — Это он сделал?

— Пусти, — вырывалась она, а щеки полыхнули румянцем.

Внезапно в комнату ворвался какой-то мальчишка лет двух, а за ним забежала служанка приблизительно одного возраста с Флоренсией. Ей эта сцена могла показаться более чем странной.

— Простите, что помешали.

— Ох, мы тут разыгрываем сцену из пьесы, чересчур увлеклись. — Флоренс разом подменили, и она заискрилась теплой улыбкой, какой я не видел ни разу за то время, как она вернулась в мою жизнь.

Как хорошо она научилась лгать. Моя Фло… уже не моя. Я гоняюсь за тенями из прошлого. А эту женщину, чью-то супругу, совсем не знаю.

Мальчуган подбежал к Флоренсии и крепко вцепился в юбку, пытаясь обнять.

— Родной мой, — наклонилась Флоренсия к малышу. — Ты потерял меня? Мама здесь, с тобой. Все хорошо.

«Мама»… Боже! Флоренсия — мать? Почему я об этом не знал…

Теперь брак Флоренсии обретал новую реальность. Стало ясно, отчего она терпит выходки мужа.

— Эдна, пожалуйста, это может остаться между нами? — тихо обратилась Флоренсия к служанке.

Ей стыдно. Стыдно за меня. За эту нелепую сцену. Теперь она должна оправдываться… перед прислугой.

Служанка кивнула.

Никогда не чувствовал себя таким нелепым. Отчаяние захлестнуло волной, сбило с ног и потащило на дно.

Я собирался было уйти, но тут услышал, как Флоренсия заговорщицки обратилась к сыну: