Эрик взял паузу, прочистив горло.

— Конкурент жаждал вендетты. Хотел уничтожить отца прежде, чем тот попадет в руки правосудия. Отец решил бежать во Францию, изменив фамилию и оборвав все связи в Англии. Вернуться сюда родители решили под старость лет — их здесь уже никто не узнал бы, да и фамилия другая.

— А ваше имя? — уточнил я, предполагая ответ.

— Мое имя Эрик, Эрик Хардман, — искренне ответил тот. — Имена мы не меняли, посчитали, что не было необходимости.

А вот это меня удивило. Почему Эрик? Зачем менять имя мальчику?

И тут я вспомнил неутолимую ярость Говарда. Очевидно, не я один догадался, в честь кого назвали мальчишку. Говард хотел избавиться даже от воспоминаний обо мне. Раз уж они меняли страну, фамилии, то отчего бы не имя сыну? Ребенок еще был слишком мал, чтобы в памяти отложилась такая существенная деталь.

— Простите, что солгал вам. Я правда не счел это важным, ведь все случилось так давно. Но, возможно, возвращение на родину подействовало на мою мать и привело ее к этому состоянию.

Стены с треском разошлись от пола до потолка со скоростью стрелки, пущенной на дамском чулке. Верхний этаж вместе с кровлей молниеносно отлетел прочь и исчез из поля видимости. Будто малое дитя открыло коробку с подарком и выбросило крышку за ненадобностью. Теперь над нами лишь купол неба — холодного, стального и равнодушного. Стены, поддавшись напору ветра, сложились, распластанные по разным частям света, словно распахнув руки. Дома как такового больше не существовало. Мы сидели на жалкой картонной подложке — я, не имевший возможности преодолеть слабость в ногах, и несчастный Вильям Хардман, опустивший голову и соединивший руки в замке на затылке.

Рассвет золотил обнаженные ветки кустов и деревьев. Прихорашивал пейзаж, добавляя мягкое свечение выцветшему холсту. Последние теплые деньки перед холодной вечностью. Последнее дыхание — и дремота завоюет край.

Мы сидели у фонтана с миссис Хардман. Я осторожно снял перчатку и, накрыв ее руку теплой ладонью, коснулся пальца, на котором вместо обручального кольца был застарелый ожог.

— Я знаю правду, — спокойно произнес я. — Мне искренне жаль, что все так печально закончилось.

Миссис Хардман сделала усилие, и из ее горла вырвался еле различимый скрип.

— Можешь не отвечать. Даже боюсь представить, как тебе жилось. Остается надеяться, что были моменты, в которых ты находила утешение.

Молчаливая собеседница смотрела на рассвет не моргая. Наверняка это причиняло боль, но женщина не обращала внимания. В конце концов, это не самая сильная мука, с которой она столкнулась на своем веку. Глаза слезились — но от солнца ли?

— Тебе нужно знать. Больше нет необходимости притворяться. Ты свободна.

Лицо ее менялось: мышцы расслабились, морщины стали мягче, а уголки рта чуть приподнялись. Я заметил небольшое подрагивание руки. Взгляд еще больше остекленел, зрачки оставались неподвижны, нижняя челюсть расслабилась и слегка провисла. Я попытался нащупать пульс. Но его не было. Миссис Хардман была уже далеко отсюда.

Занавес опущен. Теперь она по другую сторону представления, именуемого жизнью. Вдох, выдох. Сердце дрогнуло от нахлынувшей жалости. Но я понимал: для нее так лучше. Похлопал по руке в знак прощания и встал, чтобы уйти. Ей больше никто не причинит зла. Она ушла на своих условиях.

Я покидал Отэм-холл. Не хотел прощаться с Вильямом. Он сам все поймет, доктор не требуется. Не хочу стать горевестником. Как не желаю открывать еще более горькую правду о том, что встретившая смерть в рассветный час у фонтана женщина, с которой Вильям провел почти всю жизнь, не была его матерью. Ему было всего два года, а в этом возрасте ребенка легко обмануть.

После того как Говард Хардман помешал нам совершить побег и пытался меня убить, я пообещал, что не вернусь в Англию, чтобы он никогда не причинил вред ни Флоренсии, ни маленькому Вильяму. Но через год в газетах появилась информация о взрыве на корабле. И я понял: быть беде.

Вновь наведался к Хардманам и всю семью застал в ужасном состоянии. Сначала завязалась драка с главой семейства, но, немного выпустив пыл, Говард выслушал мое предложение. Я мог помочь ему сбежать во Францию. Однако Флоренсию с сыном я отпускать не собирался.

Я узнал, что он держал жену подле себя не из-за любви или чувства собственничества: каждый год только в присутствии супруги поверенный ее отца выдавал паре ощутимую денежную сумму. Без ее личного участия получить средства Говард не мог. Тогда, зная, что поверенный — ближайший друг отца Флоренсии и выступает в ее интересах, я предложил изложить все обстоятельства, побуждающие их немедленно покинуть Англию. Он согласился бы выдать оставшуюся сумму разом.

— Флоренсия на это пойдет, только если ты оставишь нас в покое. Мы с ней и ребенком также уедем из этих мест.

— Но как я объясню, куда делась жена? И ребенок?

— Скажешь, что ребенок не перенес поездки.

Флоренсия побледнела.

— А жена? Флоренсия отдала мне деньги — и ее не стало? Подозрительно.

В дверях замерла подслушивающая няня Эдна.