– Веди себя хорошо, не то придет Бет. Это она зовет тебя «дорогая тетя», говорит, что, кроме тебя, у нее никого нет, а потом спрашивает, по-прежнему ли ты ее любишь.

Морген застонала.

– Так вот, про доктора, – непринужденно продолжила Бетси. – Он хотел, чтобы Бесс притворилась мной, и тогда они смогли бы поделить между собой все деньги.

– Я пожертвую эти деньги приюту для кошек, ей-богу!

– Мне они не нужны.

– Эта бледнолицая тощая дрянь, – пожаловалась Морген с видом глубоко оскорбленного достоинства, – не дает тете даже бокальчик бренди пропустить после еды. Требует отчета за каждый пенни! – Она сердито сверкнула глазами. – От меня!

– Я так делать не стану. Мне деньги ни к чему.

– Понимаешь, – рассудительно заговорила Морген, – я женщина простая. Мне всего-то надо – поспать, поесть, попить да поболтать с кем-нибудь – так, как я привыкла это делать, как мне нравится. Долгое время меня все устраивало. Я жила с племянницей, та росла довольно нелюдимой, но я хорошо к ней относилась и думала, что это взаимно. Мы с ней разговаривали, она слушала мои разглагольствования, и пусть я не особенно нежничала, мне казалось, мы неплохо ладим. Нам хорошо вместе, думала я, а если кому-то кажется, будто девочке чего-то не хватает, – ничего страшного, главное – следить, чтобы она не пошла по стопам матери. Одно я знала наверняка, – вздохнула Морген, – в этом отношении за ней нужен глаз да глаз. Мне бы, глупой, раньше сообразить, что дело в другом, а я спохватилась, когда было уже поздно. И вот теперь у меня есть ты. Я не жалуюсь, сама виновата, и потом, ты сообразительнее, чем она… то есть чем ты… прежняя ты. И все же я столько времени прожила с ней. Я тебе вот что скажу: кто бы что ни говорил – доктор, ты, старые толстосумы – каждая из вас все равно моя племянница, и я несу за вас ответственность. Но я не люблю, когда дразнятся, дерзят, клянчат и ноют, требую тишины, когда у меня болит голова, и терпеть не могу, когда на меня перекладывают чужие заботы. И еще кое-что о прежней Элизабет, с которой я прожила столько лет: кроме того, о чем я могла не знать, с ней не было никаких хлопот, разве что, садясь на стул, она всякий раз промахивалась мимо сиденья.

– Вообще-то, – слегка смутилась Бетси, – многое подстраивала я. Если бы не мои шутки, ты бы не считала ее такой растяпой.

– Ничего не хочу знать. Разбирайтесь друг с другом сами. Пусть вас будет хоть двадцать – для меня вы все равно моя племянница Элизабет. Можете играть в какие угодно игры, только не впутывайте в них меня.

– А если бы я умерла? – ласковым голосом спросила племянница.

Морген на секунду подняла на нее глаза.

– Если бы ты умерла, я смогла бы спокойно допить свой кофе. Раз уж тебе интересно.

– Не интересно. И не думай, насчет адвоката я не шучу. Если я не получу отчет…

– И зачем я только родилась на свет? – риторически спросила Морген и вышла из-за стола. – Пойду обратно в постель, – бросила она через плечо, выходя их кухни. – Глаза бы мои на тебя не глядели.

Оставшись одна, Бесс налила себе еще кофе и снова села за стол. Через минуту она встала, отыскала в углу кухни блокнот с карандашом и, вернувшись за стол, принялась считать. Начав с примерной суммы отцовского состояния, она попыталась вспомнить все, что знала о капитале и процентах, а также прикинуть, во сколько обходятся Морген содержание дома, еда и одежда и сколько она потратила из собственных денег, а сколько взяла из наследства Бесс. Бесс толком не знала условий, на которых должна была вступить в наследство, а попытки выяснить у тети не увенчались успехом. Она знала только, что ей предназначена внушительная сумма и что Морген, скорее всего, не стеснялась ее расходовать – якобы на одежду и еду для племянницы. Напрасно Бесс надеялась заранее получить часть средств – после Нью-Йорка тетя проявляла необъяснимое упрямство в денежных вопросах, и единственное, чего смогла добиться Бесс, – дозволения покупать все, что ей заблагорассудится, оплачивая покупки с тетиных счетов. Правда, в последнее время стали случаться всякие недоразумения. Однажды, к примеру, Морген, придя домой, увидела, что Бесс берет деньги из ее сумочки, хотя, разумеется, Бесс не собиралась воровать и даже не знала, что была в тетиной комнате. Морген закрыла все счета и спрятала наличные деньги, которые хранила дома. Теперь даже для того, чтобы купить какую-нибудь мелочь или прокатиться на трамвае, Бесс приходилось выпрашивать у тети деньги. Разве можно так обращаться с девятнадцатилетней девушкой, которая в один прекрасный день унаследует огромное состояние? Бесс посмотрела на исписанный цифрами лист бумаги. Все эти значки доллара и запятые сулили ей богатство, оставалось только найти хорошего адвоката. И вдруг Бесс, охваченная любопытством, взяла карандаш в правую руку и занесла ее над блокнотом.

– Ну же, глупышка, – прошептала она, – о чем задумалась?

Рука с карандашом была неподвижна, и Бесс, глядя на нее, представила кольца, которые купит себе, получив деньги. Бриллианты ее не привлекали, к тому же в большинстве колец, встречавшихся ей в ювелирных магазинах, они были такими маленькими, что Бесс едва могла их разглядеть, не говоря уже о том, чтобы понять, настоящие они или нет. Рубин – другое дело, подумала Бесс, но только непременно большой. На смену Бесс пришла Бетси. С задумчивым видом взяв карандаш, она жирно зачеркнула подсчеты Бесс, отхлебнула ее кофе, а затем щедро насыпала в него сахара и налила сливок. Несколько минут Бетси забавлялась с карандашом и бумагой. Нарисовала три рожицы и подписала их доктор Ронг, тетя Морген и Бесс. Когда рисование ей наскучило, она зевнула и исчезла, уступив место Элизабет. Та легонько потерла шею сзади и с отвращением взглянула на кофе. Затем встала, отнесла чашку с блюдцем в раковину, тщательно вымыла их и вернулась к столу, чтобы убрать кофейник и тарелки, оставшиеся после тети Морген. Когда с посудой было покончено, Элизабет пошла к холодильнику за молоком, и в этот момент вернулась Бесс. Она направилась в прихожую, с минуту постояла, прислушиваясь к звукам в тетиной комнате, после чего, надев пальто и шляпку, тихо вышла из дома.

Спустившись вниз днем, Морген чувствовала себя совершенно здоровой – горсть аспирина при умелом обращении способна творить чудеса. Голова больше не болела, мир вокруг снова был прекрасен, и она будто шагала по облаку. Вместе с болью ушли унизительное чувство, которое оставил после себя вчерашний вечер, а также привычное ощущение пола под ногами. Когда Морген с блаженной улыбкой потянулась к холодильнику, собственная рука показалась ей отдельным от нее разумным существом. Надо бы перекусить, подумала Морген. Может быть, яйца всмятку? Для выздоравливающей больной что-нибудь мягкое с маслом…

Холодильник оказался весь в грязи. Морген уставилась в него, решительно не понимая, почему вместо сверкающих белых полок с яйцами, сыром и маслом она видит это липкое месиво. Дверь была густо заляпана, из лотков для льда сочилась коричневая жижа, а внизу, где охлаждалось мясо, копошился червяк. Почти замерзший, он, тем не менее, еще шевелился и тянул к свету слепую морду. Морген отпрянула, чувствуя, как к горлу подступает тошнота, и, не закрыв дверь, бросилась прочь. Не в состоянии ни вымыться, ни переодеться, она легла в постель. Когда она смотрела на свои руки, ей казалось, что между пальцев, извиваясь, ползают склизкие и холодные черви. Морген спрятала руки под подушку, зажмурила глаза, сжала губы, чтобы черви не проникли внутрь, и беззвучно закричала. Она совсем одна, она старая и умрет, так и не узнав, что такое любовь, думала Морген, зарывшись лицом в подушку, пока наконец не провалилась в сон.

Проснулась она в прекрасном самочувствии, и на сей раз аспирин был ни при чем. Уверенно встала, поправила одежду, волосы, и, внимательно осмотрев руки, сказала себе, что она старая дура, трижды старая дура. Затем Морген спустилась вниз. На кухне царил безупречный порядок: холодильник стоял идеально чистый, неодобрительно поглядывая на хозяйку, тарелки были разложены по полкам, кофейник начищен до блеска и убран на место. Постояв немного (старая дура, твердила себе Морген), она взялась за ручку холодильника и открыла дверь – внутри сверкали чистотой белые скорлупки яиц и желтая стеклянная масленка. Впрочем, есть Морген совсем не хотелось. Выпить – другое дело, подумала она, не решаясь даже пальцем дотронуться до лотка со льдом, бокальчик бренди придаст ей сил. И достав из шкафа бутылку, она твердой рукой наполнила бокал и выпила за свое здоровье.