– Давайте сменим тему. От этой у Морген болит душа. Расскажите лучше о вашей жене.

– О моей жене, мадам?

Она продолжала улыбаться.

– Да, расскажите о ней.

– Она умерла, мадам.

– Я знаю. – Мисс Джонс подняла от бокала удивленный взгляд. – Но какой она была при жизни?

– Она была хорошей женщиной, – ответил я и тотчас подумал, что получилось слишком кратко, даже для того, кто не хотел бы говорить о покойной супруге. – Умной, доброй, смелой, – смягчившись, добавил я. – Она была мне верной спутницей. Ее смерть – огромная потеря.

– Вот как, – обрадовалась мисс Джонс. – Потеря для кого?

– Для меня.

– Вот как. Невосполнимой потерей, я полагаю?

– Совершенно верно, мадам.

– Я порой задумываюсь: каково это – потерять любимого человека? Боль со временем стихает?

– Трудно сказать, мадам. В моем случае… все-таки сестра, мадам. Да, конечно. Женщина, каких немного…

– С чего вы взяли, что немного? – расхохоталась Мисс Джонс. – Я знала нескольких – близко бы к таким не подошла.

Она опять погрузилась в свои мысли, а я, откинувшись в кресле и время от времени ощущая легкие касания причудливой конструкции, лишенный радости курить трубку и накачанный дешевым бренди, пытался развеять туман в голове и решить, могу ли я уже откланяться. Мисс Джонс, похоже, больше ничего не собиралась мне рассказывать, однако с тем, что мне удалось узнать, я мог продумывать следующий шаг в отношении мисс Р. Уставившись на картину, изображавшую – в зависимости от того, на чем сосредотачивался мой невидящий взгляд, – то ли черные горошины, разбросанные на красном фоне, то ли красное полотно, изрешеченное черными отверстиями, я старательно сводил в уме полученные данные: Элизабет, застывшая в оцепенении между распутной матерью и злой на язык тетей; Бесс, оплакивающая мать, которая умерла всего три недели назад; Бетси, чья мать вовсе не умирала, – смогу ли я соединить их, чтобы они могли взглянуть на мать, увидеть наконец, какой она была?

Я знаю себя и в ту минуту как никогда отчетливо слышал свой внутренний голос. Искушение сдаться, как ничто другое, способно поколебать мою решимость. Мысль о том, что доблестный рыцарь, перебив множество драконов и благополучно вернув принцессу домой, снова отдаст ее злому волшебнику, казалась мне невыносимой. Будь у меня время, я бы осторожно повел Бесс узкой тропой воспоминаний, и день за днем, год за годом мы бы пришли к настоящему. Однако времени не было…

– И тогда, клянусь богом, я ей сказала. – Мисс Джонс резко повернулась ко мне, как будто все это время говорила вслух. – И пусть хоть кто-то посмеет обвинить меня в том, что я поступила дурно.

– Моя дорогая мадам, я…

– Я никогда не признавалась в том, что поступила дурно, – ни разу в своей вшивой, паршивой, клятой, треклятой, распроклятой жизни, – поступила дурно, причинила зло, согрешила, изменила.

– Вы же не обвиняете меня…

– А теперь слушайте. – И мисс Джонс с громким криком встала посреди огромной гостиной. Голос ее гремел с такой силой, что хрупкие предметы декора, вроде того, что стоял около меня, задрожали. – Когда я хочу, чтобы меня слушали, полчища демонов из преисподней не заставят меня замолчать, все ветры земли не заглушат мой голос, ибо в моих словах – добро и правда. И не вздумайте поднять на меня руку, сударь, – я раздавлю вас, как змею, как трусливую тварь, что рыскает по моей земле. Я приказываю не смотреть на меня.

– Как скажете, мадам… – Мне оставалось только надеяться, что она провалится под пол или, размахивая руками, обрушит на себя стену. – Как скажете…

– Слушайте, подлец, и бойтесь, потому что вам не одолеть меня ни уговорами, ни силой. Когда я говорю, трепещите от страха.

Боже правый, думал я, в самом деле дрожа от страха, может быть, ее хватит удар? Учитывая количество выпитого бренди…

– Вы натравили на меня своих демонов и ждете, когда я паду и свершится ваша ужасная месть. Вы, ползучая тварь, мечтаете напиться моей крови, обвить мое тело, царапать и рвать его когтями, вгрызаться в мои кости – не выйдет! Мне не страшны ни вы, ни ваши полчища, сразитесь со мной, если осмелитесь. Я бросаю вам вызов, здесь, на этом самом месте. Посмеете ли вы коснуться меня? Оскверните ли меня? Неужели я умру в дорожной пыли, среди детского лепета и бормотания сумасшедших, истерзанная кровопийцами и душегубами? Неужели я, беззащитное создание, должна жалобно скулить, когда вы мучаете меня, со слезами подчиняться вашей жестокой воле и радоваться собственному ничтожеству? Конечно, вы напрасно задаете вопросы мне. Есть те, кто будет радостно соглашаться с вами, терпеть ваши пытливые взгляды, ваши уловки и говорить, говорить, говорить. Подумайте хорошенько, сударь, прежде чем подойти ко мне! Ведь это сделала я, и я признаюсь в этом, я говорю вам своим собственным голосом, что…

– Спокойной ночи, мисс Джонс.

Оскорбленный (да и кто бы не оскорбился – словесный поток мисс Джонс сводился к тому, как ей ненавистны мои вопросы), я собрался уходить.

– Жалкое подобие мужчины, клоун, вы недостойны находиться рядом со мной!

– Мадам, – довольно учтиво сказал я, – будь вы хотя бы жалким подобием женщины, могли бы увести у сестры мужа.

Я решил, что на этом бой окончен и я могу спасаться бегством, но она продолжала кричать мне вслед:

– Я забрала у нее ребенка – разве нет? Украла ребенка сестры…

– Морген, дорогая, – раздался вдруг холодный, бесстрастный голос.

Я обернулся, ожидая увидеть незнакомку. Должен признаться, я слишком усердно налегал на бренди и не сразу разобрал, что за надменная особа стоит на пороге.

– Доктор Райт будет о нас очень плохого мнения, – сказала она, входя в прихожую, где после тирады мисс Джонс воцарилась поразительная тишина.

– Вовсе нет, – ответил я, застигнутый врасплох.

– Надеюсь, вы не слушали тетю Морген, доктор. Она за меня тревожится, лишилась сна, подслушивает, стоя у меня под дверью ночи напролет.

– Оставь нас, – приказала мисс Джонс.

– Вообще-то доктор Райт пришел ко мне. Он – мой доктор. И, кажется, будет счастлив, если ты пойдешь в постель.

– Разумеется, – слишком поспешно отозвался я, – но боюсь, мне тоже…

– Я останусь и скажу то, что должна сказать. Мне не страшны полчища… – начала мисс Джонс, но уже гораздо скромнее.

– Прошу вас. – Бесс ласково протянула нам руки. – Я знаю, как вы оба беспокоитесь о моем здоровье, у меня самой, признаться, были некоторые опасения. Однако теперь вам не о чем волноваться. Вы – два дорогих мне человека, я очень вас люблю. И я счастлива, что могу пообещать вам: больше никаких хлопот. Я прекрасно себя чувствую.