– Извините, что пришла, куда не следует. Я когда-то здесь работала и просто хотела заглянуть.

– Правда? – Девушка колебалась. (Значит, кроме железной лестницы, был еще выход?)

– Я сидела вон за тем столом, крайним слева.

– Это стол Эмми, – поспешила сообщить девушка, прижимая к груди цветок.

– Вот как?

Что еще она могла сказать? Стол она видела, цветок у девушки в руках был сломан, а Эмми ушла домой. Все. Напоследок она кивнула на стол и сказала:

– Когда-то в этой стене была огромная дыра. До самого низа.

– Дыра? – удивилась девушка. – В стене?

Стоя на крыльце, тетя Морген высматривала племянницу. Она барабанила пальцами по дверному косяку, кусала губы, хмурилась.

– Господь Всемогущий! Неужели я всю жизнь… Что, черт возьми, ты сделала со своими волосами?

– Я была у доктора Райта. И в парикмахерской.

– Я звонила доктору. Ты ушла час назад. Он сказал, ты… – Тетя Морген прервалась, чтобы закрыть дверь – это уже стало своеобразным ритуалом. – Ты что, повздорила с доктором? – спросила она, понизив голос, как будто доктор мог ее услышать. – Он сказал, ты витаешь в облаках.

– Конечно, мне ведь теперь так легко. Взгляни.

– Эта стрижка тебе не идет, – помолчав, заметила тетя Морген. – Нужно будет снова отращивать.

– Не могу. Я – пряничный человечек.

– Что?

– Я от бабушки сбежала, я от дедушки сбежала.

– Я иногда думаю, – беззлобно заметила тетя Морген, пройдя следом за племянницей на кухню, – что мне самое место в какой-нибудь богадельне. Там, где старушки играют в крокет. И носят брошки из волос подруг, которых они пережили.

– А доктор Райт будет навещать тебя по воскресеньям.

Довольная, она устроилась за столом.

– И мы с ним будем петь гимн. Я сделала капусту со сметаной – только потому, что она тебе когда-то нравилась. Но вообще, если вкусы у вашего величества будут так часто меняться, я едва ли…

– Как думаешь, в богадельне тебе разрешат готовить? Ты ведь отменно готовишь.

В мягком электрическом свете накрытый стол выглядел очень уютно. На коричневой скатерти стоял новый желтый сервиз, и, проведя пальцем по краю чашки, она удивилась, что не заметила раньше. Тетя Морген кое-что поменяла, отказавшись от безвкусных, кричащих цветов, острых углов и пошлых узоров.

– Морген, да ты мудреешь.

– М-м?

– Новая посуда. Скатерть. Прихожая.

– …рабам Твоим. – Морген быстро произнесла молитву и протянула племяннице корзинку с булочками. – А, все-таки заметила. – Она вздохнула, мрачно глядя в свою тарелку. – Тебе, наверное, не захочется об этом говорить. Я все ждала какого-то объяснения – от тебя или от доктора, – а потом подумала: я так долго пребывала в полном неведении, что могу подождать еще. И тем не менее. – Она с решительным видом отложила вилку и строго посмотрела на племянницу. – Все эти шутки… Меня не покидает чувство, будто моя богадельня вдруг опустела – старухи разъехались на лето, персонал в отпусках, окна заколочены. А я сижу одна и не понимаю, куда все подевались. Ты знаешь, что я пошла в магазин и купила то зеленое пальто, и оно уже три недели висит у тебя в шкафу?

– Я не заметила, – равнодушно отозвалась она.

– Вот именно. Я думала, оно тебе нравится. Ждала, когда ты о нем вспомнишь. А ты пошла и постриглась, – сокрушенно добавила Морген и отодвинула тарелку.

– Ты правда думала, что мне нравится это жуткое пальто?

– Либо оно тебе нравится, либо ты пыталась его купить, чтобы показать, кто тут главный, или досадить мне, или просто отыграться за все то, чего я тебя якобы лишила. Я убедила себя в первом.

– Полагаю, возвращать пальто уже поздно.

Морген ответила не сразу.

– Да, поздно. Тебе придется его носить и, возможно, даже делать вид, что оно тебе нравится. Пусть все думают, что это подарок от престарелой родственницы, которая в тебе души не чает, и ты носишь его, чтобы не обижать бедняжку. А обидеть ее очень легко – ты даже не представляешь, до чего щепетильны старушки в отношении подарков. – Тетя Морген посидела с минуту, поджав губы, затем молча встала и отнесла тарелку в раковину. – Вечером помою, – как ни в чем не бывало сказала она. – Мы немного припозднились, доктор придет с минуты на минуту.

– Я помогу тебе, когда мы вернемся.

– Спасибо. Большое спасибо. – Тетя Морген составила в раковину остальную посуду. Затем, резко повернувшись, подошла к столу и села рядом с племянницей. – Послушай, – начала она и тут же замолчала. Поставила локти на стол, закурила, подвигала туда-сюда пепельницу, глупо потерла нос тыльной стороной ладони. – Черт, не знаю, как сказать… Я пытаюсь – и все без толку. Может, у доктора получится, может, он подберет к тебе ключ. Я только удивляюсь, и беспокоюсь, и молюсь, чтобы все обошлось. Наверное, я зря затеяла этот разговор – знаю, я глупая, неуклюжая, и ваши с доктором умные рассуждения не для моих мозгов, но за всю жизнь ни разу не было такого, чтобы я не могла выразить свою мысль, не могла объяснить, чего хочу. А тут вдруг не могу даже поговорить с тобой, хотя мы прожили вместе столько лет. Я лишь одно хочу знать. – Тетя Морген аккуратно положила сигарету в пепельницу и, сцепив пальцы в замок, внимательно посмотрела на племянницу. – Где в твоей жизни место для меня? – Увидев, что та, хотя и глядит с любопытством, не понимает, о чем речь, она запнулась и сделала какое-то жалкое движение рукой. – Не понимаешь. Я ведь говорю, мне не кажется? Не просто открываю рот и размахиваю руками? Ты ведь меня слышишь? А то у меня складывается впечатление, что тебе вообще все равно: говорю я или молчу, попадешь ты к доктору или пропустишь прием, пойдем мы гулять или останемся дома, поедим или будем голодать, есть я или меня нет, счастлива я или несчастна… Всякий раз, когда я готовлю тебе на ужин какое-нибудь блюдо, которое ты раньше любила, и забываю сказать, что именно приготовила, ты даже не знаешь, что ешь.