Шрифт:
— Наконец-то мне удалось заманить тебя к нам, — Клермон радостно взглянул на Марка. — Мадлен бывает у нас часто, но ты всегда занят на королевской службе. Мне, лентяю, предоставленному самому себе, трудно представить, как можно каждый день вставать рано утром и идти на службу. Ты же тоже граф! Неужели тебе не надоело выполнять чужие поручения?
— Нет, — усмехнулся Марк, поднося к губам чеканный кубок, украшенный самоцветами.
— Он, как волк, пробегает в день сотню миль, — заметила Мадлен. — И, если его уволят из тайной полиции, он тут же найдёт себе другую службу или будет бегать ради собственного удовольствия.
— Вот потому ты такой красавец! — взгрустнул Клермон. — Высокий и поджарый, с широкими плечами и длинными ногами. А я скоро начну заплывать жирком, и жена меня разлюбит.
— Я буду тебя меньше кормить и заставлю упражняться с мечом, — рассмеялась Флоретта. — Ты слишком хорош, чтоб я позволила тебе испортить такую красоту!
— Меня ждут нелёгкие времена, — доверительно поделился он с Марком.
— Ты хочешь сказать, что сейчас не упражняешься с мечом? — уточнил тот. — Даже я при всей своей занятости провожу несколько часов в неделю, сражаясь со своими рыцарями и обучая оруженосцев в нижнем зале.
— К чему мне это? — Габриэль меланхолично пожал плечами. — Когда-то я слыл дуэлянтом и мастером фехтования с кинжалом, но теперь… Я богат, окружён верными рыцарями, которые не подпустят ко мне врагов. Никто не решается вызвать меня на поединок. Да я и не даю повода, как в былые годы. Я стал величественным и снисходительным, и все предо мной лебезят и преклоняются. Порой мне даже становится скучно! Неужели не осталось настоящих бретёров, готовых вызвать на дуэль хоть чёрта, хоть графа крови?
— Говорят, что недавно в столице объявилась какая-то сумасшедшая, которая вызывает обидчиков, не глядя на их положение в обществе, — усмехнулся Марк.
— Ты об этой де Ренси? — уточнил Габриэль. — Биться с женщиной, да ещё сумасшедшей? Ну, уж нет!
— Я не думаю, что она сумасшедшая, — заметила Флоретта. — Просто её жизнь сложилась так, что ей пришлось защищать свою честь и мстить обидчику за убитого отца.
— Это печально, — зябко передёрнула плечами Мадлен, — и всё же неправильно. Я думаю, что женщина не должна вести себя как мужчина. У нас другое предназначение. Женщине следует стремиться к тому, чтоб стать женой и матерью, но кто женится на особе, которая размахивает мечом? Мне кажется, дама, которая ведёт себя, как мужчина, выглядит не менее странно, чем, если б мужчина вёл себя, как женщина.
— Ты всегда была такой, нежной и романтичной, — тепло улыбнулась её сестра. — И потому ты нашла такого замечательного супруга, который лелеет тебя, оберегает и готов сразиться с целой армией, чтоб защитить от врагов. Но не всем так везёт, как нам с тобой. Эта Жеральдина де Ренси малопривлекательна для мужчин, и потому вынуждена сама решать свои проблемы. Возможно, причиной тому и является её образ жизни, но я не думаю, что кто-то вступился бы за неё.
— Если у неё есть деньги на то, чтоб поселиться на улице Монтегю, то и на охрану бы нашлись, — проворчал Клермон. — Зачем же самой в драку лезть?
— Я не могу ответить на это, — пожала плечами Флоретта. — Наверно, стоило бы спросить об этом её саму, но, думаю, она снова начнёт рассказывать печальную историю о гибели отца и злобном обидчике.
— Ты уже слышала эту историю? — поинтересовался Марк.
— Да, от неё самой. На днях я была на приёме у графини де Реналь, она пригласила туда и эту даму. Не скажу, что она некрасива, но ей не хватает женственности. Она высокая, грубоватая, с широкими плечами, но у неё тонкая талия. Лицо приятное, но обветренное, как у деревенской жительницы. И её манеры… такие резкие, как у мужчин. Она держалась замкнуто и настороженно, но графиня сумела разговорить её, и она рассказала ту самую историю. Мне это показалось довольно трогательным, а многие дамы и вовсе были в восторге, вдохновившись её примером. Они прямо сейчас готовы были вскочить на коней и броситься в бой против своих обидчиков. Однако их воодушевление не нашло отклика у этой особы. Она снова замкнулась, и весь вечер пила вино кубок за кубком и сметала все закуски, которые ей подносили.
— Наверно, дамы были разочарованы, — улыбнулась Мадлен.
— Нет, потому что их внимание отвлекла другая дама. Эта де Ренси явилась не одна. С ней была её подруга, Доротея де Мелантен. Едва воительница переключилась на еду и вино, она тут же перехватила затихший было разговор. Она куда более разговорчива, и не замолкала весь вечер.
— Она тебе не понравилась? — спросил Марк.
— Нет, — покачала головой Флоретта. — Мне показалось странным её поведение. О чём бы в тот вечер ни говорили дамы, она постоянно сворачивала разговор на супружеские измены, грубых и вероломных мужчин и полную беспомощность перед ними женщин. Она описывала о какие-то грустные и возмутительные случаи, сетовала на наше бесправие в этом мире и на то, что главенствующую роль в нём занимают плохие, чёрствые и жестокие мужчины. И конечно, она нашла тех, кто горячо согласился с нею. Дошло до того, что эти дамы начали перебивать тех, кто пытался возражать, что не все мужчины одинаковы, среди них есть благородные и верные. Они смеялись, называя этих женщин наивными, и говорили, что мужья их просто обманывают. Мне было неприятно это слушать. А потом я заметила, что, развязав этот спор, сама госпожа де Мелантен сидела молча и внимательно следила за происходящим, особое внимание уделяя тем, кто с ней согласился.
— Ты хочешь сказать, что она намеренно затеяла этот разговор, чтоб найти в вашем обществе тех, кто злится на мужчин? — уточнил Марк.
— Думаю, что так оно и было. А потом я подумала, что, может, она и её подруга де Ренси просто настолько обижены, что ненавидят мужчин, и им нравится распалять ненависть в других.
— Правда? — заинтересовался Габриэль. — Так, может, эта особа нарочно провоцирует мужчин, чтоб убивать их? С другой стороны, её слава дуэлянта сама по себе является такой провокацией для задиристых и не слишком умных кавалеров… Вроде Леонара Бернье. А если она при этом выбирает столь же скверных бойцов, то неудивительно, что о ней идёт молва, как о непобедимой воительнице. Как думаешь, Марк, такое возможно?