Я протянула руку через дверной проем в поисках выключателя. Свет зажегся. Мое бесстрашие иссякло еще до вступления в подвал. Я оставила дверь распахнутой, чтобы гул съемочной группы поддерживал меня, и на цыпочках начала спуск. Ступеньки чересчур пружинили под моими ботинками. Вопреки моим ожиданиям, звуки работы съемочной группы не сопровождали меня, а постепенно совсем заглохли. Я с ужасом осознала, что если со мной что-то произойдет в подвале, сколько бы я не орала и не звала на помощь, в шумной круговерти наверху меня никто не услышит. Прохладный влажный воздух придавливал меня. Я нащупывала дорогу, опираясь о серые шероховатые камни стены. Приходилось отгонять мысли о том, что весь наш мир держался на этих старых камнях и крошащемся строительном растворе.

Затея с походом в подвал казалась гораздо более блестящей идеей, когда я была наверху. Но упрямство исключало возможность для меня вернуться с пустыми руками. Я быстренько проскользнула мимо котла отопления и бойлера с правой стороны, оставила позади стиральную машину и сушку с многочисленными шлангами, пробралась мимо черной дыры лестницы и добралась до дальней стены фундамента, удерживавшей заднюю часть дома. Там высились до потолка слегка покосившиеся деревянные полки. Каждая из полок была заставлена разнообразными вкусностями: тут были и стеклянные банки, и консервы, и бутылки с газированными напитками и минералкой, а также большие картонные коробки. Я планировала использовать коробки, чтобы построить картонный городок на смену моему белому домику.

Во втором ряду полок, как раз на уровне моих глаз, лежали обернутые пластиковой пленкой пакеты сока и крекеры с арахисовым маслом. Мне пришлось распихивать и передвигать остальные коробки, чтобы добраться до желаемого, – эдакая игра в Дженгу наяву. Я почти проиграла коробкам: я выдвинула одну из них с хлопьями-колечками слишком далеко, и на верхних рядах все затряслось и зашаталось. Зубами я выгрызла маленькую дырочку в пластиковой упаковке – эдакая мышка, желающая поживиться хоть чем-то, – и умудрилась в конце концов вырвать себе два пакета сока и упаковку крекеров. Я попыталась затолкнуть плечом коробку с хлопьями назад, но она не хотела сдвигаться. Я продолжала давить, причитать и уговаривать дурацкие хлопья встать на место.

– Тебе помочь, мартышка?

Я вскрикнула, выронила крекеры и обернулась. Передо мной стояла Марджори в джинсах и серой толстовке. Пальцами босых ног она скребла земляной пол.

Марджори улыбнулась и покачала головой.

– Ты правда теперь настолько боишься меня? – Ее волосы были собраны в хвост. Ни одной выбившейся пряди. Было ощущение, что я целую вечность не видела ее лица, столь часто скрываемого за волосами или капюшоном. Взгляд Марджори был ясный и сосредоточенный, шея будто бы вытянулась, подбородок заострился. Она выглядела старше. Передо мной на миг предстала повзрослевшая Марджори, которую мне никогда не будет суждено увидеть.

Я ответила:

– Нет. – Для меня было облегчением присутствие еще одного человека в подвале, и я была рада видеть Марджори одетой и передвигающейся по дому без следующих за ней по пятам мамы и папы, которые походили на владельцев еще не разучившегося ходить под себя питомца. Но я, действительно, ее немного побаивалась.

– Отлично. Я совсем нестрашная. – Марджори подошла к полкам и приподняла коробки, прикрывавшие коробки с хлопьями. – Давай, засовывай.

Я изо всех сил надавила, и упаковка так легко встала на место, что я потеряла равновесие и слегка стукнулась головой о коробки с хлопьями.

– Ой! – Я нервно хихикнула и потерла лоб.

Марджори отошла в дальний угол, куда не падал свет лампочек. Там наши родители складировали праздничные украшения, летнюю одежду, коробки со всякой всячиной и старую мебель. Она произнесла:

– Только посмотри на всю эту рухлядь.

Я осталась стоять у полок, удерживая позицию.

– Мама знает, что ты здесь?

Марджори покопалась в открытых коробках и пакетах.

– Вряд ли. Она заснула в моей комнате. Наверху сплошной дурдом, правда?

Я представила себе маму, распростертую лицом вниз на кровати Марджори. А что, если с ней случилась беда? Я старалась не паниковать или по крайней мере не дать голосу задрожать.

– Да, мне не нравится все, что происходит.

– Сочувствую. Это по большей части моя вина.

– Это ты вернула картонный домик обратно в мою спальню?

– Ты о чем? Он разве не всегда стоял у тебя?

– Нет, мама помогла мне перетащить его в подвал на прошлой неделе.

– Серьезно? Почему?

– Не знаю. Он наскучил мне, наверное.

– Понятно. – Марджори изобразила, что осматривается в подвале. – Здесь же его нет? Нет. Значит, они его вернули на место.

– Они?

– Телевизионщики. Мне нравится их так называть. Телевизионщики. Как будто бы у них вместо голов телевизоры, и лица у них меняются, когда переключаешь каналы. Просто кошмар!

– Возможно. Но зачем им ставить картонный домик обратно в мою комнату?

Вопросы не вызывали у Марджори видимого энтузиазма, но она скороговоркой объяснила, что телевизионщики работали у нас дома день и ночь напролет. Актеры изображали нас на съемках так называемых «инсценировок». Телевизионщики снимали сцену, когда мой двойник обнаруживает разрисованный растущими существами картонный домик. Вот они и поставили его обратно в мою спальню.