Оранж рядом гремит, пытаясь поднять руки или крылья из тонны песка, но ему удается только лишь вывернуть вправо шею:

— Гребаные демоны! Филинов! Проснись! Нас сейчас сожрут, бескрылый ты сукин сын!

— Зачем орать? — морщусь я. Слух-то усиленный Даром физика, а этот орет чуть ли не в лицо, еще и слюнями брызгается. Пипец мне попутчик достался.

Лобового стекла у кареты совсем нет — его вынесло напрочь в момент столкновения, ещё в ту секунду, когда нас подбросило и мы улетели с обрыва. Песок лился именно из зияющего пролома.

— Филинов, ты ведь знал, что это капкан? Да, Филинов? Ты что-то про дорогу говорил…

— Разумеется. Камней на этом участке земли не было. Ни одного камушка. Земляной слой был искусственный.

— А чего не сказал-то?

— Так я говорил же, что дороги нет, — удивленно поясняю Оранжу, и у того отвисает нижняя челюсть.

Поток песка уже пару минут как иссяк, в проёме лобового вырастают два Демона. Вперед выдвинулся желтый астралосос с нелепо приплюснутой башкой, на которой сверху качается мутировавший живой арбуз с оскалом.

— Филинов, тебя не смог низвергнуть ни Мираж, ни Бехема, а я вот…

— Чего там вякаешь, бахчонос? — хмыкаю. — Не слышу.

Бахчонос боязненно оглядывается на своего товарища, похожего на рогатый кусок глины.

— Прилепились хорошо песчинки, — кивает глинорожий.

Демон со арбузом наклоняется ближе, и из его пасти срывается хриплый, злобный шёпот:

— Я знаю, что ты убил сильнейших Демонов… и я высосу из тебя кучу сил.

— Да неужели? — отвечаю я, глядя прямо в его треугольные глазницы.

— Кваа-ар, — рыгает сытый Жора, обратно высосавший из тонны песка всю энергию.

И в ту же секунду встаю из песка, одним движением хватаю Демонюгу за шею и вгоняю мигом выросшие демонические когти глубоко в печень… или в то, что у него в этом месте должно быть. Резким рывком распарываю тушу почти надвое, ощущая, как под пальцами ломается ткань, хрустит панцирь на брюхе. Арбуз соскальзывает с плоской башки и шмякается в песок. Удерживая чучелоноса перед собой, одновременно швыряю поверх его шипастого плеча псионическое копьё.

Тушка в моих руках рассыпается в труху, в сухие ветки, клочья чёрной травы и какой-то мусор, будто и не было живого существа. Второй Демон тут же получает копьё в бок, сгибается пополам, будто его стошнило, да изо рта правда полилась жидкая глина. Пока он, сгибаясь, валится на землю и оседает в песок, издавая тоскливые, протяжные стоны, я одним движением выскакиваю из кареты и первым делом брезгливо отряхиваюсь от песка, облепившего одежду.

Зло выругавшись, наклоняюсь, расшнуровываю берцы и буквально высыпаю оттуда целую пригоршню мелких, противно шуршащих крупинок. Гребаный песок! Даже сюда пробрался, забился под стельку, к носкам, в каждую щель.

Хм… взгляд цепляется за свежие, глубокие следы на грунте. Широкие, круглые отпечатки, похожие на следы огромного слона, только с едва заметным асимметричным ребром на краю. Эта парочка тварей сюда точно пришла не в одиночку. Похоже, миграция в сторону Чертовщины.

Подхожу к ещё стонущему глинянорожему. Он уже почти не шевелится, но пока жив, иначе бы уже разложился в мусор. Без всякой спешки наклоняюсь, беру его за ремень и вытаскиваю из-за пояса флягу, ощущая под пальцами холодный, чуть влажный металл.

Открываю крышку. Внутри булькает спиртяга, пропитанная слабенькой, но всё же убийственной некротикой, густая, как тягучее вино. Смерть в чистом виде.

Подумав, делаю пару добрых глотков. Дар Пустоты легко гасит некротический яд, а в животе пойло отдаётся жаром.

Судя по вкусу и запаху, так тут сохраняют пищевую органику в условиях Прорыва — пропитывают её некротикой, а потом, с помощью артефактов, быстро снимают заражение, успевая съесть, пока еда не отрастила себе ноги, хвост и дурные привычки кусаться и убегать. В целом, надо признать, довольно практично.

Оранж, вернее, торчащая голова из песка, орёт так, будто его расплавляют заживо:

— Филинов! Вытащи меня!

— Сам выбирайся, — лениво отвечаю, даже не оборачиваясь.

Он рявкает и матерится, но я не обращаю внимания. Демон почти помер, а значит, песок потерял магические свойства и теперь — просто грязь. Вот пусть сам и разгребает.

Не жалеючи брызгаю из фляги на бок затихшему глинянорожему, и он тут же признательно визжит от боли. Слегка наклонившись, смотрю прямо в его мутнеющие глаза и спокойно спрашиваю: