Ветер воет… Гром грохочет…

Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря.

Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит.

Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний.

Буря! Скоро грянет буря!

— Ну что же, — воскликнула Медуза и широко улыбнулась, радуясь быстрой и лёгкой победе, — значит, мы договорились. Ты согласен, Серёжа?

Ну а как же, разве ж можно от такого отказываться.

— Конечно, Лидия Игоревна, — широко улыбнулся я, чисто, как мальчик-паинька. — Согласен. Но у меня есть одно условие. Маленькое.

В кабинете стало тихо. Медуза даже моргать перестала. Только часы на стене звонко отсчитывали время. Тик-так. Тик-так.

Я обвёл взглядом и оперную диву Медузу, и свою отчаявшуюся маму.

— Какое условие? — спросила она.

— Я буду сдавать экзамены, — пожал я плечами.

— Что? — вздёрнула брови директриса и улыбнулась. — Но зачем?

— Я буду сдавать экзамены, — повторил я. — И если сдам успешно, то останусь здесь, в этой школе, вернее, лицее, в этом городе, в этой стране, на этой самой планете, в галактике «Млечный путь».

— Нет, Сергей, — строго возразила мама. — Ты сделаешь, то что скажут взрослые.

— Я правильно понимаю, — посмотрел я на Медузу, — что если я успешно выдержу это испытание, то вы не сможете меня убрать из школы?

— Ну, если выдержишь, конечно, — засмеялась директриса. — И если тебе мама разрешит. Но это вы уже в семейном кругу решите. Тут я повлиять не могу.

В том, что у меня нет ни малейшего шанса сдать экзамен, Медуза судя по всему, совершенно не сомневалась. Даже, если бы я оказался семи пядей во лбу, выставление оценок будет контролировать она.

Попереливав из пустого в порожнее ещё несколько минут, мы вышли из кабинета.

— Что это за история с пальто? — строго спросила мама.

— Слушай, я бы тебе рассказал, но сегодня ты заняла непримиримо прокурорскую позицию, чем уничтожила возможность доверительного общения. Могу добавить, что ты собственными руками начала прокладывать линию глубокого отчуждения между нами. И если этот процесс не остановить как можно скорее, мы превратимся в совершенно чужих людей.

— Серёжа! Что ты такое говоришь?!

— Очень простые, но важные вещи. Неужели ты сама не осознаёшь, что ставишь на карту будущее и хочешь навсегда лишить нас тёплых отношений из-за событий, представившихся тебе в виде нелепой последовательности. Через два года школа останется воспоминанием, а отношения с сыном будут нужны всегда. И не только в прошлом. Стоит ли их ломать собственными руками?

Она аж рот открыла.

— Я бы хотел, чтобы ты отнеслась к моим словам со всей серьёзностью. Это касается и принятия важных решений, вроде переезда в другой город. Если они будут приниматься без учёта моего мнения это приведёт нас к плачевному результату.

— Ты бы так на уроках выступал, — раздался позади меня чуть насмешливый голос Юли.

Я повернулся и бросил на неё прямой и не слишком добрый взгляд.

— А как тебе, тётя Юля, понравилось находиться в одном кабинете с Никитосом?

— Что?!

Глаза у неё стали огромными, как блюдца.

— Да нет, ничего, просто хотел ваше мнение, Юлия Андреевна, услышать. Как вы думаете, можно ли верить хотя бы одному слову этого человека?

— Ну-ка, зайдите ко мне в класс! Оба!

— Пойдём, — кивнула мне мама.

— Мне уроки надо учить.

— Иди-иди, опомнился он, — проворчала Юля. — Раньше надо было думать, когда тётя Юля предупреждала.

Мы зашли в кабинет, и она прикрыла дверь.

— Ты чего раздухарился, Серёга? — спросила меня она.

— Не нравятся мне эти Шалаевы и Щегловы, а вам?

— А почему они тебе не нравятся?

— Ведут себя непорядочно. Что ещё сказать? Беспринципные и бесчестные.

— Так, послушай меня внимательно! — заявила Юля. — Если уж ты хочешь, чтобы к тебе как взрослому относились, то и веди себя, как взрослый.

Зашибись. Я даже хмыкнул, не сдержался.

— Щеглов, — зашептала Юля, — это страшный человек, и ему лучше не переходить дорогу. Ты уж мне поверь, я знаю, что говорю. Сколько пропало тех, кто против него выступал, никто не знает. Ни один человек. Понимаешь меня?