Первые дни путешествия по реке Аргуни выдались на удивление спокойными. Ветер, словно устав от недавней бури, дул ровно и размеренно, наполняя паруса нашей джонки. Капитан Вонг умело лавировал между песчаными отмелями, ведя судно вперёд. Лоцман Михаил всё это время был в каком-то напряжении, постоянно контролируя фарватер и выискивая мели и сложные участки пути. Берега реки постепенно менялись: вместо густых тальников появлялись высокие обрывистые склоны, поросшие вековым лесом. Местами встречались песчаные косы, где местные жители устраивали рыбацкие стоянки. Наша команда работала слаженно. Китайские матросы вместе с Семёновым то и дело проверяли снасти, а Вонг вместе со Стольным сверялся с картой. Нам приходилось подключаться к данному процессу, так как китаец не мог толком изъясняться на русском языке. Михаил то и дело осматривал в подзорную трубу, висевшую на его поясе в кожаном тубусе, берега и реку. Приплывая мимо небольших островков, мы часто замечали уток и цапель, устраивавшихся на отдых.

Примерно через пять дней пути пейзаж снова изменился. Долина стала шире, появились первые признаки человеческого присутствия: дымки от костров и редкие рыбацкие лодки. Мы прекрасно знали, что скоро должны появиться первые поселения.

К вечеру седьмого дня путешествия впереди показались огни. Это была Прилукская — конечная точка нашего маршрута. Несмотря на то, что по расчётам мы должны были двигаться около 10 дней, с неимоверным напряжением всех наших сил и захватывая максимум светового дня, мы преодолели это расстояние на порядок быстрее.

Когда впереди показались родные берега, все три наши сердца словно замерли, а потом забились часто-часто. В груди возникло странное тепло, которое медленно разливалось по всему телу. Мы не могли оторвать глаз от знакомых очертаний земли, от которых так долго были оторваны. Все-таки дальний путь выпал на нашу с братьями долю, и как оказалось простой прогулкой в приграничье Китая дело не ограничилось.

В горле встал ком, а к глазам подступили слёзы — не от слабости, а от переполнявших душу чувств. Казалось, что каждая клеточка нашего существа ликовала, приветствуя родную землю. Мы синхронно глубоко вдохнули воздух, который теперь казался особенным, родным, и в этот момент поняли, как сильно истосковались по дому. Мы не могли сдержать улыбки, когда увидели знакомые места, где провели своё детство, где каждый камешек был знаком. Это не осталось незамеченным, и вся без исключения команда нашего судна радовалась завершению нелегкого пути. Отдельно надо сказать про Саньку, что от радости казалось готова была прыгнуть в воду, несмотря на ее низкую температуру.

Наша джонка медленно подошла к берегу, где её уже ждали местные жители. На пристани сразу собралась толпа любопытных станичников. Незнакомое судно привлекло всеобщее внимание; такие редко заходили в эти края. Первыми заметили знакомые лица местные мальчишки, которые с криками побежали по улице:

— Никита! Илья! Лешка! Приплыли…! Саньку привезли! Братья Горские вернулись! — закричали они.

И вскоре вся станица высыпала на берег. Женщины и старики откладывали работу и торопились лицезреть такое событие. Детишки с визгом бегали на берегу. Я стоял на палубе и радостно махал рукой: — Здорово, земляки! Живы, здоровы?! Как вы тут без нас?

Леха, держась за борт, широко улыбался: — Вот мы и вернулись, братцы!

Санька, едва сдерживая слезы радости, закричала, увидев родные лица, особенно Олега, к которому за последнее время успела привязаться.

Есаул Селиверстов, что уже оправился от своих ран, бежал к берегу. Издалека я заметил нашу маму с Машкой, которые неслись к пристани. Кто-то нес воду для умывания; другая женщина прихватила каравай — красивый на расшитом ручнике, встречая нас. Станица ожила радостными голосами. Кто-то уже созывал народ на общий сход.

Мы шли, спускаясь по сходням, и первыми к нам на встречу вышла заплаканная мама, которая обняла нас с братьями и Саньку, не прекращая рыдать. Егор Кузьмич Кулагин, наш дед, Анисим, есаул и Олег стояли рядом.

Олег, не помня себя, ринулся к девушке, которую все считали пропавшей: — Санька…! — только и смог вымолвить он, сжимая её в объятиях. Девушка, немного исхудавшая за это время, прижалась к его груди, и следы радости потекли по её щекам. Анисим, стоявший рядом, перекрестился и прошептал: — Слава Богу! Доченька вернулась, живая! — он обнял Олега и Саньку, словно благословляя их союз. Долго ещё стояли так, обнявшись, не в силах разомкнуть объятия.

Мама целовала нас, не в силах сдержать слезы. Потом мы попали в мужские объятия, Кузьмич, не скрывая слез обнимал нас как родных детей, мне показалось, что за время расставания он немного осунулся. Не знаю уж из-за переживаний или что еще произошло в его жизни, ну да ладно потом выясним. Дед тоже обнял нас крепко по очереди, при этом не вынимая изо рта трубки, дымящей ароматным табаком. Анисим, этот бугай молотобоец, а еще похоже первый инженер-самоучка на деревне стиснул нас до хруста костей. Машка, что добралась до дома гораздо раньше Саньки, хотя попали в плен они, вместе не скрывая слез и улыбки тискала нас с братьями в объятиях. Девчонка к своим годам уже налилась, и похоже скоро надо будет подбирать ей жениха. Если, конечно, без нас та не успела этот вопрос порешать, дело-то не хитрое!

А потом, когда первые эмоции улеглись, нас начали расспрашивать о том, что пришлось пережить, как удалось спасти — но слова в данном случае были не нужны. Всё это отражалось на лицах: в сияющих глазах и счастливых улыбках наших родных. В этот вечер прозвучало станица ожила. Люди забыли обо всех невзгодах, радуясь нашему возвращению, а особенно чудесному спасению Саньки из плена. К вечеру весь берег превратился в место торжества. На берегу расставили столы и собрались, похоже, все жители нашей станицы.