– Хм… – Я поскреб щеку. Отросшая за время нашего путешествия по Ядру щетина исчезла. Лицо у меня было гладко выбрито не далее как час назад – незадолго до появления в моем купе безликого горбуна. – Тогда, конечно, придется рискнуть… Взлететь, пожалуй, как-нибудь сумею, но вот посадка… А парашют ты мне дашь?

– Нет, – отрезал жестокосердный прапорщик, загоняя меня в максимально экстремальные условия. Так и подмывало спросить его, как в том анекдоте: эй, Охрипыч, а я вообще тебе друг или кто?

– Что ж, – обреченно вздохнул я, – раз все так хреново, значит, придется летать вдоль берега и искать место для посадки. А потом молиться, чтобы она благополучно завершилась.

– Вот видишь! – Прапорщик хлопнул ладонью по столу. – Ведь можешь пойти на риск, когда нужда подопрет! Так почему не хочешь поиграть с теми рычагами, какие сейчас в твоей голове находятся? Неужто это… – Хриплый обвел рукой застывший без движения мир, – нельзя считать клевком жареного петуха?

– Неудачный вы привели пример, товарищ военный, – вступила в разговор Агата. – Одно дело – играть с рычагами маленького самолета, а другое – с кнопками ядерного реактора. Пусть сейчас наш мир болен, но, по крайней мере, его состояние стабильное. Не исключено, что он уже полным ходом идет на поправку. А вы заставляете Глеба проводить рискованные эксперименты на отнюдь не безнадежном больном. Этак мы, по вашей милости, опять Трудный Мир в могилу сведем.

– А что же ты, Юрьевна, тогда предлагаешь? – осведомился прапорщик. – Сидеть и ждать, пока все само собой не заработает? И как долго нам придется тут штаны протирать?

– Постойте! – прервал я разгорающийся спор. – Вы оба не правы. Действительно, надо что-то делать, но не тем способом, который предлагает Охрипыч. Настоящая беда этого мира кроется не в том, что он застыл, а в том, что в нем находится нечто чужеродное. Возможно, оно и есть первопричина этой вселенской паузы. Давайте сначала обмозгуем ситуацию со всех сторон, а уже потом начнем вырабатывать стратегию дальнейших действий.

– Можно мне сказать? – подал голос Паша, подняв руку, будто на школьном уроке.

– Валяй, студент, – ответил Хриплый. – Говорят, иногда устами младенца глаголет здравый смысл.

– Можно, Глеб Матвеевич? – переспросил у меня Тумаков. Видимо, теперь он считал мою окунувшуюся в Источник персону кем-то вроде генералиссимуса, с которым следует согласовывать все текущие вопросы.

– Сказано же тебе: валяй! – повторил я. – И впредь оставь эти церемонности. А то не хватало, еще начнешь у меня отпрашиваться по нужде сходить.

– Ну это… в общем, пока вы тут головы грели, как снова включить Трудный Мир, – откашлявшись, неуверенно начал Свинг, – я напряг извилины и догадался, в чем, собственно говоря, затык. Конечно, может, я ошибаюсь, ведь нельзя мерить такие вещи земной логикой, но если хотя бы допустить…

– Да допускай, допускай, в конце концов! – взмолилась Банкирша. – Чего на человеческую логику пенять? Будто мы какой другой обучены!

– Это – не наш Трудный Мир! – собравшись с духом, выпалил Тумаков. – Мы с вами по-прежнему в Ядре, только сейчас здесь уже совсем не то Ядро.

– Во как! – вскинул брови Охрипыч. – Занятно! А ну обоснуй!

– Проще некуда! – фыркнул Паша. – Помните, что раньше требовалось для создания полноценной проекции Трудного Мира? Концептор и направленный на него от Рефлектора поток световой энергии. А что, если Рефлектор заменить гораздо более мощным источником энергии? То есть непосредственно самим Источником. Поместив в него Концептор, Глеб Матвеевич и породил тот Колоссальный Взрыв, о котором он рассказывал. А вдобавок занял место Держателя. Поэтому теперь они с Концептором – единое целое. Можно сказать, симбиоз двух организмов, произошедший в процессе их общей борьбы за существование. И все ваши непонятные знания, Глеб Матвеевич, на самом деле принадлежат не вам, а Концептору. Это он, угодив в Источник, переделал по своему образу и подобию Вселенную чемпионов, а вы всего-навсего были этому свидетелем.

– Так, погоди, – перебила Пашу Агата. – Значит, по-твоему, чемпионское Ядро просто взяло и превратилось в Трудный Мир?

– Ну да, – подтвердил Тумаков. – Адаптер Рип нам что тогда говорил? Не имеет значения, какие шатуны попадут под воздействие Концептора. Для возрождения человечества сгодятся любые шесть с лишним миллиардов здешних душ. А какая разница, шатуны это или чемпионы – природа-то у нас одинаковая. Вот Глеб Матвеевич и превратил всех обитателей Ядра в людей. А заодно и интерьер в нем поменял.

– А ведь складно излагает, чертяка! – Прапорщик фамильярно взъерошил Свингу его зеленую шевелюру, что следовало рассматривать как знак неподдельного восхищения и уважения.

– Складно, – согласился я, поглаживая в задумчивости свой золотой наручень, с коим мы, согласно Пашиной версии, находились отныне в неразрывном «симбиозе». – А как же тогда объяснить, что мы пятеро ничуть не изменились, а дядя Пантелей стал похож на угодивших в Колоссальный Взрыв чемпионов? И что в Ядре все-таки могло устоять перед этой катастрофой и сохранить свою прежнюю сущность?