В прошлой жизни я о нём, естественно, ничего не читал, зато здесь не поленился и, отправив внутрь себя запрос, получил короткую справку. А у Горби-то отец оказался героическим мужиком. Прошёл всю войну — от Ростова через Курск, Днепр до самой Чехословакии. С двумя ранениями. Вот даже интересно, что бы он сказал, узнав про выверты своего сыночка. Впрочем, этого мы уже никогда не узнаем. А теперь я шёл, неся его портрет, чтобы встать во главе большой колонны москвичей, пришедших в этот день на Красную площадь, в том числе и чтобы почтить память своих великих предков.

Вместе со мной к торцу площади шли и другие руководители Союза. У старшего поколения сложно найти человека, у которого не было бы воевавших родственников. Не всегда это родители, тем более, что у людей вроде приснопамятного Громыко они зачастую просто не дожили до Великой Отечественной. Зато у Андрея Андреевича в боях погибли два брата, а третий умер уже после войны от полученных ран, так что сейчас бывший председатель Верховного Совета СССР вполне мог бы идти рядом со мной, неся сразу три портрета в руках. Если бы не был отправлен на пенсию после попытки переворота.

На то, чтобы в бодром темпе дойти от Мавзолея до створа Исторического музея и Казанского собора, понадобилось всего пару минут. Учитывая, что в том же направлении одновременно с нами потянулись и другие люди, желавшие поучаствовать в шествии, заминка вышла достаточно органичной. В это же время прямо на площадь высыпали операторы, которые должны были снимать людей прямо на ходу, в толпе.

Я подошёл к голове длинной-длинной колонны, уходящей хвостом куда-то в сторону Охотного ряда. Сколько здесь сегодня собралось москвичей? Не знаю. Много. А сколько людей вышло сегодня на демонстрации по всему СССР? Тысячи. Десятки тысяч.

Вокруг меня стояли члены Политбюро, некоторые иностранные гости — тут, правда, было сложнее, большая часть наших нынешних союзников в той войне воевала, как бы это сказать, под вражескими знамёнами, — дальше члены ЦК, участники московской парторганизации. Ну и просто горожане, откликнувшиеся на призыв партии почтить память героических предков. И во главе всего этого многолюдья стоял я. В голове почему-то мелькнули какие-то религиозные ассоциации, но я их быстро отбросил. В этот момент оркестр грянул «Прощание славянки» — а что ещё можно было играть в такой момент? — и мы все в едином порыве двинули вперёд.

Естественно, оркестр играл только музыку, но текст песни сам всплывал в голове. Я оглянулся по сторонам: рядом вышагивали товарищи по Политбюро. Каждый нёс какой-то портрет; я, признаюсь, постеснялся лезть соратникам в душу и выяснять, кто чью память решил сегодня почтить. Знал только, что у идущего рядом по правую руку Лигачёва на фронте погиб старший брат. Из нынешнего состава Политбюро непосредственно в боевых действиях никто уже не участвовал — последним ветераном у нас был Чебриков, который до этого 9 мая не досидел в качестве председателя КГБ. Его перевели на символическую должность зампреда Совета Министров УзССР, «усилив местные кадры опытным кадром».

Удивительно, но на лицах прожжённых и, казалось бы, пропитавшихся цинизмом до самых корней волос партийцев можно было прочесть настоящее погружение в момент. По щекам идущего рядом Лигачёва текли крупные слёзы — фактически второе лицо государства даже не пыталось их вытирать. На секунду мелькнула мысль, что если у кого-то из стариков сейчас не выдержит сердце, выйдет как-то не очень красиво.

Желающих поучаствовать в шествии оказалось очень много. Пришлось открывать специальные пункты, где небольшие, зачастую плохо сохранившиеся и выцветшие от времени фотокарточки можно было перепечатать в увеличенном формате. Мелочь, а в реалиях СССР — крайне трудная с практической точки зрения задача.

Не торопясь, дошли до середины Красной площади. Повернулся в сторону Мавзолея. Там в окружении охраны и ещё кое-каких представителей дружественных стран стоял и смотрел на всё происходящее индиец. Едва было получено сообщение о том, что Пакистан готов выполнить наши требования и сесть за стол переговоров, отношения между Москвой и Дели тут же упали с тёплых и дружеских до весьма прохладных и настороженных. Индусы в какой-то момент вовсе высказали желание расчленить соседа на несколько кусков — Пуштунистан, Белуджистан и Синд, например — с тем чтобы избавиться от опасности с запада раз и навсегда. Нам такое, очевидно, было не сильно нужно, да и создавать прецедент развала достаточно большой страны не хотелось.

Наоборот, СССР было выгодно поставить в Исламабаде относительно лояльное — Дели такой возможности был очевидным образом лишён, терпеть проиндийские власти мусульмане бы не стали совершенно точно — и привязать к себе страну экономически. Проложить железную дорогу, нефте- и газопроводы, начать поставлять туда оружие за полновесные конвертируемые дензнаки. Да и просто получить союзника в этом регионе с возможностью иметь военно-морские базы в Индийском океане — это было крайне выгодно со стратегической точки зрения.