На «пятёрке» теперь изображался Дмитрий Шостакович. Десятку украшал портрет Курчатова, на двадцатипятке — лицо Гагарина, на полтиннике — маршала Жукова, а на сотне — Шолохова.

Два политика, композитор, писатель, военный, космонавт, учёный. Отличная компания, как мне кажется, тем более что кандидаты были выбраны всенародным голосованием, которое почти полгода активно обсуждалось в газетах и на телевидении с регулярными подведениями промежуточных результатов. Кстати, попадание Сталина — его сначала хотели просто исключить из состава «претендентов», а потом потихоньку пытались тормозить — в список шести «призёров» вызвало неслабое такое бурление в среде нашей неполживой интеллигенции.

Появилось даже некое письмо «ста тридцати шести», под которым подписались указанное количество разного рода значимости деятелей культуры с просьбой Сталина «дисквалифицировать». Пришлось даже выпускать отдельную статью в «Правде» под собственным именем и с главной советской трибуны давать по рукам всяким ретивым ревнителям справедливости «справа» и «слева». Причём мотивация тут была самая простая и понятная — «глас народа — глас божий». Ни больше ни меньше.

На реверсе — тут я невозбранно утащил идею с будущих российских денег — изображались города СССР. Москва, Минск, Киев, Ташкент, Баку, Рига, Новосибирск. Немного странный набор, но имеющий глубокий смысл, о котором пока никто, кроме меня, не догадывался.

Ну и остальное оформление банкнот было в стилистике, соответствующей главному персонажу на аверсе. Вокруг Ленина были изображены революционные мотивы: матросы с красными знамёнами, штурмующие Зимний, «Аврора» и вот это вот всё. Жукова сопровождали танки и самолёты, Гагарина — ракеты. Идея в общем понятна, купюры получились красивыми и явно опережающими нынешнее время в плане дизайна. Он больше напоминал то, что станет модным где-то там, во второй декаде двадцать первого века.

Единственное, что не удалось воплотить — это сделать деньги не бумажными, а пластиковыми. Сама по себе идея неплоха, износостойкость купюр вырастет в разы, однако оборудования для такого перехода в СССР не нашлось, купить его быстро не вышло, а разрабатывать самим с нуля выходило очень долго и без всяких гарантий успеха. В общем, я плюнул и утвердил бумажные деньги.

Так же — возвращаясь к результатам операции — было выявлено некоторое количество поддельных рублей. Как минимум один из таких случаев закончился громким расследованием и поимкой шайки фальшивомонетчиков из Азербайджанской ССР, но это уже были, с точки зрения государства, глобально не достойные упоминания моменты.

Что же касается главной цели — срезать некоторое количество находящихся в обороте наличных денег, — то тут результаты реформы получились спорными. Помнится, Павловский обмен «откусил» от имевшихся тогда на руках населения примерно 120 миллиардов около 7–8. То есть примерно 6,5 %, при том, что во время подготовки этого обмена ожидали «прибыль» в 25–30 ярдов. Тоже, кстати, прекрасно характеризует отбитость властей в позднеперестроечном СССР — взять вот так и попытаться четверть всей налички в стране изъять. «Отличный план, Уолтер, если я правильно понимаю, надёжный как швейцарские часы».

Мы же тут ставили задачи гораздо скромнее. Хотя важно отметить, что и проблема необеспеченной денежной массы ещё не стала столь критической. На начало 1986 года находилось порядка 66 миллиардов рублей, что вместе с гораздо более щадящими условиями обмена позволяло рассчитывать на 2–3 миллиарда «чистой прибыли».

В итоге примерно так и получилось. По разным оценкам, в этом варианте истории удалось «срезать» примерно 2,2 миллиарда рублей, большая часть — что отдельно приятно — приходилась именно на всякие нечестным образом нажитые капиталы.

Самое смешное, что тот запас наличности — советской её части — который когда-то был найден мною за шкафом, тоже, по сути, превратился в тыкву. Было бы как минимум странно, если бы генсек вместе со всеми остальными гражданами побежал бы класть нажитые упорным трудом дензнаки «на книжку». Это был бы реально номер. Впрочем, если уж совсем честно говорить, то я не так чтобы и сильно обеднел. Вся моя зарплата генсека в 800 рубликов за малым вычетом ежемесячно уходила на счёт в сберкассу. Просто не на что её было тратить — первое лицо страны обеспечивалось всем необходимым, начиная от еды и заканчивая жильём, за казённый счёт, так что начисляемые деньги оставалось разве что складировать. Я как-то даже поинтересовался ради любопытства, сколько там уже накапало за прошедшие годы, и обнаружил весьма и весьма солидную сумму в сорок пять тысяч рублей. Память Горби услужливо подсказала, что этими деньгами бывший глава Ставрополья не пользовался чуть ли не с самого переезда в столицу, предпочитая при необходимости доставать из ухоронки «чёрный нал». Классический случай, когда «дали пистолет и жезл — крутись как хочешь». Так что при желании я вполне мог позволить себе любые траты, жаль только, что покупать на эти деньги всё так же было нечего особо.

— А чего мясо не прожарено? Ты что, предлагаешь сырую говядину есть?

Вид красноватого — и так на мой вкус передержанного, но ладно — мяса вызвал у Ирины недоумение. Что поделать, в советской кухне стейки встречались, мягко говоря, нечасто. Это вам не гречка по-купечески и не шашлык. Пришлось объяснять, что да как, и всё равно мои женщины ели мясо с изрядной долей опасения. Хотя обе потом признали, что на вкус говядина вышла приятной и сочной. А вот сдобренная маслом картошка зашла, наоборот, отлично.