Трубиков воспользовался паузой и выскочил в коридор. Нина встретила его в дверях кухни:

– Ну что, Кащей, ожил?

Замахнулась мокрой тряпкой, он отпрянул...

– Ну-ну, ты лучше б пожрать дала.

– Пожрать?!
– взвилась с новой силой Нинка.
– А потом опять на свой рынок, да?

Он молчал.

– А прописываться думаешь или нет?

– Пропишусь, не ори ты...

– Полтора месяца слышу одно и то же. Когда пойдешь в милицию?

– Сегодня схожу, чего бесишься?
– неожиданно для самого себя повысил голос и он.
– Там у меня знакомые есть. Так что это не вопрос, пропишут.

Жена додозрительно сузила глаза. С мокрой тряпки на старенький халат падали мутные капли. Но она этого не замечала. Наконец с издевкой переспросила:

– Сегодня, значит? Сколько этих "сегодня" пролетело. А знакомые тут ни при чем. Самому за себя надо беспокоиться. Ну, чего молчишь?

Он стоял в растерянности, смотрел на нее. Вспомнились почему-то молодые годы, первые встречи с этой Нинусей, кино, скверик у общежития, откуда он посматривал на заветное окно... Было ли это?

Нина перехватила его взгляд, вяло опустила руку.

– Так я сгниешь на тюфяке.,. Всю жизнь будешь на ролу валяться, а не так, как нормальные мужья спят.

Она поспешно отвернулась, прошла в кухню. Уже у плиты неожиданно всхлипнула. Трубиков знал, что в такие минуты от него требуются хорошие слова, немного ласки. Но в голове было другое: похмелиться нечем, хоть бы рассольчику какого или кефира... И сказать нельзя. Он постоял, пожал плечами и молча шагнул в комнату. Посмотрел в окно - еще не рассвело. А голова болит, вот-вот расколется. Ничего не придумав, он посмотрел на грязный тюфяк и повалился на него в брюках, натягивая до подбородка старенькое одеяло. Тело бил озноб.

За стеной, на кухне, установилась тишина.

"Наверно, ушла на работу", - подумал Трубиков.

Жена работала уборщицей в двух учреждениях. Толком он не знал, в каких, так как Нинка строго-настрого запретила ему показываться на работе.

Утро занималось хмурое. Трубиков лежал и думал о ночном кошмаре:

"Что бы он значил, тот сон проклятый? Неужели из-за долга могло такое присниться? А цифру Пенек назвал точную и во сне - сорок два рубля, ни больше ни меньше. Надоело скрываться. И долг-то небольшой, если поступить работать, конечно. Как бы сегодня на него не напороться. Какой же сегодня день? Так, в воскресенье я выпивал с эстонцами в забегаловке, на понедельник ночевал в будке утильщика, никак согреться не мог. Утром кто-то угостил красненьким - это все в понедельник.

А вторник был потрачен на буфетчицу Лизку. Рыжая, дородная. Проторчал полдня в ее "Соках-водах", все подливала из-под прилавка беленькую. Молодец баба, знает, чем угощать. Непонятно только, чего ей надо.

Сегодня среда. В милиции приемный день, Нинка как-то говорила. Только с утра или после обеда там принимают по поводу прописки - что-то не припомню. Ладно, пойду с утра, чего тянуть, все равно придется прописываться. Заставят".

Сон никак не шел. Поднялся, заглянул на кухню. На полке стояли перевернутые, вымытые до блеска кастрюли.

Значит, завтрака нет. Трубиков взглянул на плиту и увидел сковородку. Поднял крышку и глупо хихикнул: жареная картошка, еще пар идет. Ясно, оставлено ему, сына-то на каникулы к бабке в деревню отправила.

Почесал затылок, судорожно сглотнул слюну и тут же начал хватать картошку руками, стоя у пллты. Когда показалось дно сковородки, сел к большому кухонному столу, нашел хлеб и вилку. Пережевывая черствые ломти, посматривал на пакетик, завернутый в газету. Интересно, что там могло быть? Не доев, потянулся и разверч нул пакет. Замусоленные и новые справки на прописку, паспорт. Все это было знакомо и неинтересно. И вдруг даже дыхание перехватило: из паспорта выглядывал светло-зеленый уголок. Ясно, деньги оставлены на прописку.

Он повертел в руке находку, сам не веря в подвалившее счастье, пощупал хрусткую бумажку, причмокнул от удовольствия.

– Ну, Николай Андреевич, держи хвост пистолетом, - сказал самому себе Трубиков.
– Для начала на маленькую имеется, и на прописку рублевку сэкономим.

Трубиков не зря говорил жене о знакомых в милиции.

В райотделе он знал одного сотрудника, Федорчука. Знакомство, правда, было своеобразным: два года назад капитан Федорчук вел следствие по делу о краже спирта из лаборатории завода. А обвиняемым по тому делу был не кто иной, как сам Трубиков. Вот и запомнился ему капитан милиции.

Трубиков вышел на улицу, свернул в знакомый переулок, издалека увидел светлую вывеску отдела милиции.

У входа в здание постоял, взялся за ручку двери, помедлил. Наконец вздохнул и решительно потянул ее на себя.

В коридоре второго этажа, где обычно толпились посетители, никого не было. На одной из дверей висела табличка - расписание приемных дней и часов. Трубиков долго и тщательно всматривался в строчку: "Среда - с 15.00 до 18.00". Оглянулся вокруг, будто ожидая, что вот сейчас откроется дверь и его пригласят войти. Но никто не выходил.