Он привык, что его мать допоздна ждала мужа, потом раздевала, укладывала в постель, если он сам был уже не в силах, и ни словом не упрекала его.

За всю свою жизнь она ни разу не вышла из дома одна, разве что в лавку по соседству, и едва знала Париж.

— Ты позволишь мне присутствовать при встрече? — спросила я.

— Она станет от этого лишь более тягостной.

— Значит, если я правильно понимаю, у меня нет — выбора.

— Я обращаюсь к тебе с просьбой.

Мы шли под руку, и я чувствовала, как напряглись его мускулы.

— Какой же ответ?

— Разумеется — да.

— В таком случае я поговорю с ним завтра же.

— А если потом мы встретимся с ним на улице?

— Ничто не мешает нам поздороваться, но не больше.

Это было двадцать третьего марта. На деревьях Анжуйской набережной уже лопались почки. Я еще не знала, что тот день станет одним из главных в моей жизни.

Жан Каниваль жил на улице Сент-Андре-дез-Ар. До свадьбы я по-приятельски частенько захаживала к нему, Иногда мы вместе занимались, и он помогал мне, если у меня что-то не получалось, — ему все давалось удивительно легко. Однажды вечером, спустя примерно месяц, мы встретились. Он выходил из бистро напротив небольшой гостиницы, где снимал комнату.

Еще издали я увидела, как он пытается придать своему лицу соответствующее выражение, собираясь пройти мимо и на ходу бросить небрежный привет. Но тут я вспомнила, что оставила у него учебники и тетради. А может быть, требования твоего отца показались мне непомерными и смешными, а пожалуй и оскорбительными.

— Как дела, Жан?

— А у тебя?

— Я забыла у тебя свои тетради.

— Могу сходить за ними.

И тут я допустила ошибку, но в моем решении был вызов.

— Я еще в силах подняться на пятый этаж, пусть даже по плохой лестнице.

Я поднялась, и ничего не случилось.

— Ты счастлива? — спросил он.

— Еще не поняла.

— В конце концов, человек всегда находит свое маленькое счастье. Я даже сочинил песню: «И пусть в слезах… «

Она встала, вышла за дверь, заглянула через перила.

Потом вернулась, снова села в единственное кресло; Андре сидел верхом на стуле…

— Мне показалось, что твой отец нас подслушивает.

Он всегда был подозрителен. И, возможно, стал таким именно с того дня. Я вернулась домой, он мне ничего не сказал ни тогда, ни потом. Примерно через месяц я, думая, что обрадую его, сообщила ему о своей беременности. Вместо того чтобы разволноваться, растрогаться, он окаменел.

— Что с тобой, Люсьен? Ты побледнел. Тебя огорчила новость?

— Как посмотреть.

Он говорил холодно, внешне вполне владея собой.

— Что значит: «Как посмотреть? «

— От меня ребенок или нет.

— Что ты хочешь этим сказать? Надеюсь, ты шутишь?

— Шутка была бы не совсем удачной.

— Почему ты думаешь, что ребенок не твой?

— Я в курсе твоих визитов на улицу Сент-Андредез-Ар.

— Я — была там всего лишь раз.

— И, как назло, в тот день я проходил по улице.

— Почему ты мне ничего не сказал?

— Зачем?

— Я встретила Жана и вспомнила, что у него мои тетради и книги…

— …которые тебе вдруг понадобились. Да так срочно, что ты даже забыла о своем обещании.

— Клянусь тебе, Люсьен…

— Не стоит. Это ничего не изменит.

— Уж не думаешь ли ты…

— Я постараюсь думать об этом как можно меньше.

Странно, что двадцать лет спустя произошло то же самое. Ведь и Андре, когда Франсина так неосторожно показала ему мать, совершенно случайно оказался на улице, названия которой даже не знал.

И он тоже сразу сделал соответствующие выводы.

— Он все еще верит в это? — спросил Андре, не понимая, кого жалеет больше — отца или мать.

— С ним трудно что-либо понять. Жизнь продолжалась, и он ни разу не вспомнил об этом. Когда ты родился, он казался счастливым. Только с тех пор я постоянно чувствую, как гнетет его ревность.

По вечерам, в Париже, он изводил меня вопросами, что я делала днем, и я знала: нельзя забыть ни малейшей детали.

С трудом он согласился уехать из квартиры родителей, где жизнь стала невыносимой и для него, и для меня. Он редко говорил, когда заканчиваются занятия в училище, а расписание менялось там каждую неделю. Таким образом, он мог вернуться домой внезапно.

У нас никогда не было настоящих друзей. Пойми, Андре, единственное, в чем я упрекаю его, это, повторяю, то, что он ничего не дал мне взамен.

Друзья, приятели, вечеринки — я обошлась бы и без этого, если бы нашла с ним теплоту, нежность, радость, в которых так нуждалась.

Но нет! Твой отец работал. Он работает всю жизнь, словно работа для него — оправдание.

Когда мы купили эту виллу, я надеялась, что наша жизнь изменится. Он приглашал врачей, которых знал. Мы устроили несколько вечеринок и почти два года везде ходили вместе.