Шрифт:
– Ну что, по рукам?
– Он начинал нервничать.
– Прости, но я вынужден напомнить тебе про телефон. Ноль-два никогда не занято.
Делать нечего, надо было соглашаться, вытребовав взамен наиболее выгодные для себя условия.
– Черт с тобой, - сдался я и для достоверности добавил: - Подавись своей валютой.
– Вот и отлично.
Он повеселел и показал на бутылку: мол, налить? Я отказался.
– Значит, по рукам?
– По рукам, - сказал я, ломая голову над тем, как оттянуть исполнение этой утопической сделки на предельно возможный срок.
– О'кэй.
– Стас не скрывал своего торжества и щелкнул костяшками пальцев, подытожив таким образом завершение основного этапа переговоров. Остаются чисто технические детали, - сказал он.
– Когда? Где?
"Три дня он мне не даст, - прикинул я, - но просить надо как можно больше".
– Во вторник. Здесь, в "Страусе".
– Во вторник?
– Круглое мучнистое лицо по ту сторону стола вытянулось и приняло форму эллипса.
– Почему во вторник?
– Раньше не получится. Деньги не у меня.
– А у кого?
– Неважно.
Замешательство длилось недолго. Понемногу его физиономия пришла в норму, если, конечно, круг можно считать эталоном человеческого лица.
– Нет, Вальдемар, - отрезал он.
– О следующей неделе не может быть и речи. Столько ждать я не могу. Ты отдашь валюту сегодня. Не позже десяти вечера.
Теперь нашел нужным возмутиться я:
– Тебе же русским языком объясняют, нет у меня денег! Что я, по-твоему, за пазухой их держу, с собой таскаю? Спрятаны они! Ехать за ними нужно.
Он думал не меньше минуты. Потом выдал результат.
– Я дам тебе отсрочку. На одни сутки. Но завтра деньги должны быть здесь. Это последнее мое слово.
– Я не управлюсь.
– Это уже не моя забота.
Как и вчера у "Интуриста", он вновь напомнил мне зверька неизвестной породы, зверька злого, агрессивного. Я вдруг с необыкновенной ясностью представил, что точно так же, возможно, в этой самой обстановке и в тех же самых выражениях, он диктовал свои условия Кузнецову, назначал крайнюю дату возвращения долга - пятнадцатое сентября. При мысли об этом у меня между лопаток пробежал холодок.
– В твоем распоряжении вечер и весь завтрашний день. До двенадцати ночи...
– И никакой слежки, - ввернул я, - ни сегодня, ни завтра. Это мое условие.
Стас смерил меня своими бесцветными рыбьими глазами.
– Слежки не будет. Хватит с меня Герася. Пусть за тобой эмвэдэ следит... Витек!
– позвал он.
Бармен незамедлительно возник у бамбуковой перегородки.
– Проводишь нашего друга через заднюю дверь. Так верней.
– И, обращаясь ко мне, кивнул на сумку: - Ну а теперь выкладывай свой агрегат.
– Какой еще агрегат?
– Давай, давай, не стесняйся.
Я хотел встать, но он, перегнувшись через стол, сжал мою руку в запястье.
– Не заставляй нас применять силу. Мы же цивилизованные люди.
Хватка у него была железная.
– У меня там действительно магнитофон, но я ничего не записывал...
– Тем более не вижу причин расстраиваться. За кассету я тебе заплачу. При расчете. Не волнуйся.
Я с кислой миной вытащил магнитофон. Стас ловко извлек из него кассету, покрутил ее в руках.
– Сколько же ты хотел с меня за нее содрать?
– расплылся он в улыбке и небрежно сунул кассету в нагрудный карман рубашки.
– Ладно. До завтра, Вальдемар. Не теряй времени. Деньги принесешь сюда. В любое время. Скажешь Витьку, он знает, где меня искать.
Я положил магнитофон в сумку и, не попрощавшись, вышел вслед за барменом.
Он провел меня через подсобное помещение, добрую половину которого занимала цинковая мойка, а другую - большой промышленный холодильник, потом свернул в тесный коридор с голыми кирпичными стенами и, скрежетнув засовом, открыл обитую железом дверь.
Мы вышли во двор.
Туман сгустился. В сплошной серой пелене едва, проглядывали потерявшие четкость силуэты домов, Во дворе, почти впритык к двери, стояла автомашина. Она тускло блестела от осевшей на нее водяной пыли.
– Твоя или Стаса?
– спросил я.
– Моя.
– Витек глянул вверх и сплюнул под ноги.
– Ну и погодка, черт ее дери. Семи нет, а уже темень...
– Он потоптался в нерешительности.
– Ну что, я пошел?
– Погоди, - остановил его я.
– Ты так и не ответил на мой вопрос.