Возможно, я ошибался в деталях, возможно, все происходило немного иначе и Вадим использовал другие, более веские, с точки зрения Сергея, доводы и аргументы, но общая картина была именно такой. Это подтверждалось и вопросами, которые продолжал задавать Симаков:

– Каким образом вы заставили его сесть в машину?

"А зачем заставлять?" - подумал я, вспомнив, как дважды помогал Вадиму укладывать костыли на заднее сиденье. Кузнецов сделал то же самое, и в ход пошли носовой платок и пузырек с жидкостью.

– Вы пользовались эфиром?
– спросил Симаков.

О содержании ответа я догадался по слабому кивку Вадима, сидевшего в прежней позе у окна.

В это время к Симакову подошел одетый в штатское оперативник. Он сказал что-то, чего я, разумеется, не расслышал - повязка стягивала не только затылок и распухшую челюсть, но заодно и оба моих уха.

Оперативник удалился, и Симаков вновь обратился к Юрковскому, неожиданно переведя разговор на мою особу:

– Двадцать девятого на Приморской появился наш сотрудник. Поначалу вы не придали этому особого значения, тем более что вечером прочли заметку о несчастном случае. Вы решили, что нас обманул трюк с одеждой, и успокоились. Однако уже на следующий день, тридцатого, вас разыскал Шахмамедов и сказал, что к нему обращался некий Сопрыкин - подозрительный тип, назвавшийся знакомым Кузнецова. Он остановился на Приморской и предлагает сбыть валюту. Шахмамедов сказал также, что со слов Кузнецова ему известно о плане ограбления гостиницы, так как Сергей незадолго до этого просил у него в долг, и что он, Шахмамедов, подозревает, что Сопрыкин и есть преступник, виновный в гибели Кузнецова. Тофик считал вас близким другом Сергея, доверял вам. Он хотел обратиться в милицию, но прежде решил посоветоваться с вами. Сообщение Шахмамедова вас напугало. Не из-за Сопрыкина, которого вы не знали и пока что не имели оснований опасаться. Полной неожиданностью для вас стало то, что кто-то еще, кроме вас, знает о плане Маквейчука и связывает этот план с гибелью Кузнецова. Вы предложили Тофику установить наблюдение за квартирантом и вместе пойти в милицию, но не раньше, чем добудете более веские улики его виновности, для чего обещали познакомиться с Сопрыкиным...

Вот она, причина и разгадка агрессивности, которую проявлял по отношению ко мне Тофик!

Собственно, оба мы заблуждались. Каждый по-своему. С его точки зрения мое поведение в эти дни было более чем подозрительным, а сам я до последнего считал Шахмамедова наиболее вероятным кандидатом на роль обвиняемого. Лишь после перепалки, подслушанной в кулуарах "Юбилейного", начал догадываться, что он ни при чем, но и тогда не предполагал, что моя попытка выручить его из беды закончится для меня столь плачевно...

Я сосредоточился, стараясь унять нараставшую головную боль. Ненадолго это удалось.

– Утром первого октября, - продолжал Симаков, - на Приморскую пришел Герасимов. Вместе с Сопрыкиным они посетили бар "Страус". Это насторожило вас. Подозрения усилились еще больше, когда они пошли к "Интуристу", где встретились со Станиславом Маквейчуком. Утверждение Сопрыкина, что он и раньше останавливался на Приморской, его активность и узкая избирательность в контактах навели вас на мысль, что он - работник милиции. Вечером Сопрыкин вторично посетил бар, а когда вышел оттуда, следом за ним выбежал Герасимов. Вы в панике. Задуманное и осуществленное с математической точностью преступление может раскрыться из-за единственной неучтенной вами мелочи. О способе совершенного вами преступления знают уже трое. Шахмамедов до поры обезврежен, он под вашим контролем. В молчании Маквейчука вы тоже уверены - тому невыгодно рассказывать первому встречному о своем лопнувшем прожекте. С Герасимовым совсем иначе. Он ближайший помощник Маквейчука, наверняка знал о его намерениях, но он поглупей и может проболтаться о черном ходе, которым воспользовался преступник. В этом случае милиция получила бы сведения, которые, по вашему мнению, заставят ее отказаться от версии о несчастном случае. Возникнет другая версия - о сообщнике, а этого вы боитесь больше всего. Герасимов становится опасным, и это решило его участь. Если до Якорного вы были только грабителем, то там, Юрковский, вы стали убийцей...

До меня не дошел смысл последних слов Симакова.

Почему в Якорном? А Кузнецов? А одежда, подброшенная на пляж?

Я даже не пытался вникнуть в это противоречие. И комната, и люди, и стул у окна с сидевшим на нем флейтистом подернулись дымкой, отдалились. Перед глазами вдруг всплыла луна, дорога, искаженное злобой лицо Стаса. Где он? Задержан?

Я хотел спросить об этом, но не успел...

Когда я очнулся, стул у окна был пуст - Юрковского уже увели. Парень в милицейской форме продолжал возиться с бумагами, а Симаков сидел в кресле напротив, держа руку у меня на колене.

– Ну вот и молодцом, лейтенант, - сказал он.
– Таким ты мне больше нравишься.

Не знаю, что ему во мне понравилось, но чувствовал я себя паршиво.

– Говорить-то можешь?

Я выдавил из себя какой-то невнятный звук.

– Ладно, ладно, вижу, что можешь.
– Он подавил улыбку.
– Не горюй, Сопрыкин, до свадьбы заживет. Кости целы, а царапины пройдут. И то сказать, сам виноват, зачем лез на рожон, дача-то блокирована была, на полсекунды ты нас опередил...
– Из сострадания он не стал развивать эту тему.
– Ничего, теперь ты у нас тот самый битый, за которого двух небитых дают. Отдохнешь денек-другой - и за работу.

– Стас...
– прошепелявил я.

– Здесь он, задержан, - успокоил он.
– Ты его так спеленал, что насилу развязали.
– Помявшись, он добавил: - Тут вот какая штука, Володя, ты еще не знаешь...
– Симаков убрал с колена невидимую пылинку.
– В общем, Кузнецов жив...

"Ну и шуточки у него", - подумал я, но Симаков не шутил.

– Жив Кузнецов, - повторил он.
– Мы нашли его тут, в подвале. В бессознательном состоянии, потому и задержались. Сейчас над ним медики колдуют. Юрковский его больше двух недель какой-то дрянью пичкал...

Я перевел взгляд на стул у окна, на котором раньше сидел Вадим.

– Говорит, что не хотел убивать Кузнецова, - объяснил Симаков. Рука, говорит, не поднималась. Собирался вывезти после фестиваля, а потом шантажировать: так, мол, и так, исчез, мол, вместе с выручкой, считаешься погибшим, а потому вот тебе на первые расходы и кати на все четыре стороны. Так-то, брат...

Он встал, подошел к двери и заговорил с кем-то стоявшим снаружи. Потом вернулся ко мне.

– Машина пришла, сейчас поедем.