Шрифт:
– А от геморроя оно помогает?
– смеюсь я.
– Хорошо бы еще лимончик съесть, - говорит он.
– А вам в любви везет?
– спрашиваю я.
– Одну любил, да она меня не любила, - говорит он.
– Только одну?
– Говорила, что дурак я, деревенщина... Вот так...
– Ну дальше, - говорю я.
– Люблю трагедии.
– Какие там трагедии, - смеется он.
– В жизни все проще, смешнее.
– Она красивая была?
– Казалась красивой... И вот она меня отвергла... За то, что я - серый деревенский кобелек... А она - городская интеллигентка, с образованием, через день в филармонии бывает...
– Ну, это еще не образование, - говорю я.
– ...Да еще от меня казармой пахнет. Я тогда только что с фронта демобилизовался...
Теплый воздух в келье то сжимается, то разжимается, и, наверное, потому Шулейкин, как лодка, то проваливается куда-то, то взлетает... Смотреть больно. Я закрываю глаза.
– ...Она надо мной посмеивается. "Хорошо, - говорю я, - я тебе покажу..." А у меня - восемь классов образования. Нос брюквой.
Он замолкает.
– Я не сплю, - говорю я.
– Просто у меня глаза устали.
– ...Тогда кругом голодно было. А у матушки моей - картофель. Я гружу его на подводу и - в Тулу. И - в институт педагогический. За аттестат зрелости на барахолке мешок отдаю. Два мешка - профессору привожу на дом. Он краснеет весь. Кричит на меня: "Это что, взятка? Взятка, да?!" А сам слюну глотает... "Да не взятка, - говорю я, - какая взятка? Вон у вас дети голодные, да и сами вы..." Одним словом, взял он картошку и заплакал... Вот так. После экзамен у меня принял.. Куда ж ему деваться? И поступил я в институт.
– Эээ, - говорю я, - вот вы как всех облапошили.
– Это для начала, - говорит он, - потом всё своим горбом брал. Диплом в кармане. Возвращаюсь. А здесь - три учителя и два ученика. Да и учителя-то все липовые, без дипломов. Назначают меня директором. А я люблю рыбу ловить... Но я помню эту гражданку. И соглашаюсь быть директором.
– Интересно!
– говорю я.
– Начинаю командовать. Мне смешно: я - Мишка из-под сохи - за картошку аттестат купил. Директором стал! Дают мне оклад. Покупаю я драповое пальто. Иду к ней... к той самой...
– Ааа, - говорю я, - интересно.
– Ничего интересного: дура дурой...
– И ничего?
– спрашиваю я.
– Что - ничего? Ну, переспал я с ней... раз, другой... Ничего... Так вот и ничего. Смешно и скучно. И удрал обратно. Чуть было пальто драповое не оставил... Работаю. Привожу первые сведения по успеваемости в район. Одни двойки... Они - на меня! Угрозы... Я думаю, зачем мне это? Выгонят... Теперь снова за картошку не купишь, не то время... Собираю своих инвалидов и говорю им, что за двойки не с учеников, а с них спрашивать буду... Ну куда им деваться?.. Они ставят тройки... Им-то что? Всё идет прекрасно.
– А женщина та?
– А черт ее знает. Я ее не встречал больше.
– А мать Веры Багреевой?
Он сверлит меня своими маленькими глазками.
– Сплетни это, - говорит он.
– Говорят, что вы эту школу создали, - говорю я.
– Говорят, - смеется он.
– Это что, враки?
– спрашиваю я.
– Может быть, и не враки, - смеется он.
Он куда-то вдруг проваливается. Потолок бесшумно обрушивается и заслоняет от меня всё.
И я просыпаюсь.
Ночь. Лампа еще светит. Шулейкин читает книгу. Нос его выступает из темноты розовым таким уголком.
– Мне сны снятся или это явь?
– спрашиваю я.
– Сны, - говорит он.
– Это бывает при гриппе... Реальные картины.
– Вы мне свою жизнь рассказывали, - говорю я.
– Теперь такой грипп свирепствует, азиатский, - говорит он.
– Значит, мать Веры Багреевой - это сплетни?
– спрашиваю я.
Он кивает и смотрит на меня внимательно.
– Здесь сплетни любят, - говорю я.
– Конечно, место маленькое. Все на виду.
– И в учительской что ни скажи - сразу везде известно.
Он смеется, потом говорит:
– Анекдот вспомнил. Один жалуется. Безобразие, говорит, вчера одному человеку сказал: так твою мать, а сегодня уже весь город повторяет!..
Он смеется. Действительно смешно. Так твою мать - и весь город повторяет.
– Вы еще молоды, - вдруг говорит он.
– В учительской не нужно особенно откровенничать. Люди ведь разные бывают...
– А что мне люди?
– Так, на всякий случай.
– Да плевал я на всё.
– Вы ведь говорили, что в нашем просвещении сплошные подлоги?