– - А кожух-то в коридорчике, на вешалке, -- спокойно говорит она и принимается хлопотать над бесчувственным Ерпалычем, умело переворачивая его, как если бы обряжание тел параличных стариков было первейшей и ежедневной обязанностью тети Лотты.

– - В коридоре кожушок, Алик. Тащи его сюда. И шарфик с шапкой не забудь. У-у, старый, зря я тебе стирала, раз ты помирать собрался, обидел ты меня, Ерпалыч... ты уж поживи еще маленько, а вернешься -- я тебе обед сготовлю, из трех блюд, а потом пойдем мою Чапу выгуливать, я ж знаю, ты любишь ее выгуливать, и она тебя любит, псих ты старый...

Руки тети Лотты снуют легко и сноровисто, а губы уже бормочут привычное: "Едяго естное переносное, с раба крещеного, с крови на кровь -сухотку, ломотку, корючку, болючку... пусть слово тако скотко жрет-подавится, больной поправится..." Я приношу кожух и вытертый шарф с облезлой шапкой, помогаю приподнять Ерпалыча -- он кажется мне легким и пустым, словно внутри у него ничего нет -- и тетя Лотта застегивает последнюю пуговицу, удовлетворенно причмокивая.

– - Эй, хвостатый, -- через плечо бросает она Фолу, -- бери-ка... Да не растряси-то, его нельзя трясти сейчас! Ишь, какой ты вымахал здоровущий, на тебе воду возить...

И случается невозможное: Фол подкатывает к дивану и, прежде чем взять Ерпалыча на руки, неловко целует тетю Лотту в щеку, а она треплет могучего кентавра по лохматому затылку, как дворового мальчишку, выросшего у нее на глазах.

– - Довезешь?
– - спрашивает Ритка у Фола.

– - Довезу.

И я понимаю -- да, довезет.

До неотложки, а если понадобится -- то и дальше.

Куда надо будет, туда и довезет.

9

Храм неотложной хирургии находился на другом конце города, в трех автобусных остановках от Горелых Полей. С северо-запада он примыкал к лесомассиву, достаточно благоустроенному, чтобы летом там было полно влюбленных и выпивох -- ценителей природы, кучковавшихся в укромных беседках; на восток от неотложки располагался колоссальный яр, за которым уже начиналась Дальняя Срань.

Я взбежал по ступенькам, слыша за спиной тяжелое дыхание Фола и лязг цепи, которой Ритка наскоро приковывал свой мотоцикл к врытой в землю скамейке; распахнулись стеклянные двери, укоризненно глянул сверху Спиридон-чудотворец, епископ Тримифунтский, осуждая суету в святом месте -и я оказался в просторном холле.

В пяти метрах от меня за столом восседала молоденькая дежурная: пухленькое, в меру симпатичное существо в накрахмаленном халатике и таком же чепчике с красным крестом вместо кокарды.

Брошюру листала: "Влияние ворожбы на эфферентную иннервацию"... небось, зимнюю сессию завалила!

– - Дежурная сестра милосердия...
– - привычно затараторила она и осеклась, когда следом за мной въехал курящийся паром Фол с Ерпалычем на руках.

Появление же хмурого Ритки в засыпанном снегом казенном полушубке без погон, казенных сапогах и цивильном вязаном "петушке" ввергло сестру милосердия в ступор.

Она даже моргать перестала.

Ритка замер у двери, словно по служивой привычке собираясь на всякий случай блокировать выход. Фол уложил Ерпалыча на кушетку у стены и принялся разминать уставшие руки, нервно подергивая хвостом; и я понял, что пора разряжать ситуацию.

– - Вы понимаете, девушка, -- вежливо улыбаясь, я безуспешно пытался заслонить собой кентавра, -- мы до "скорой" не дозвонились, вот и пришлось своим, так сказать, ходом...

Нет.

Она по-прежнему не моргала.

– - Больного принимай, -- буркнул от дверей Ритка-сержант.
– - Чего вылупилась-то?..

Вмешательство Ричарда Родионовича лишь ухудшило положение.

– - Я на улице подожду, -- догадливый Фол покатил к стеклянным дверям, но они раскрылись сами. И, отодвинув Ритку, в холл вошел высокий черноусый мужчина лет сорока пяти, одетый в дорогую дубленку, из-под которой снизу торчали полы белого халата.

– - Идочка!
– - зарокотал он, привычно крестясь в сторону красного угла на другом конце фойе.
– - Ну почему в челюстно-лицевом вместо Пимена Печерского-Многоболезненного опять Агапиту Печерскому кадят?! Я же вас просил перезвонить! До каких пор...

Начальственный рык мигом вернул сестру Идочку на нашу грешную землю.

– - Генрих Валентинович!
– - лепечет она, поглядывая то на черноусого, то на Ритку с Фолом (я и Ерпалыч как бы не в счет).
– - Генрих Валентинович, тут... ой, тут такое!..

Но великолепный Генрих Валентинович уже видит все, что должен был увидеть.

К его чести, первым делом он направился к кушетке с Ерпалычем. Проверил пульс, заглянул под веки, расстегнул кожух и приложил ухо к груди старика -после чего повернулся ко мне.

Фола и Ритку он демонстративно игнорировал.

– - Ваш родственник?
– - строго интересуется черноусый.

– - Нет, -- почему-то смущаюсь я.
– - Так... сосед.

– - Ясно. Документы на него есть?

– - Какие документы?!
– - не выдерживает Ритка.
– - Вы что, не видите: человек умирает!