Для поддержки меня сопровождал де Ламбант. Глас Народа стоял сгорбившись в своем укромном уголке у крыльца дома ростовщика. Древний вид и хрупкость мага создавали впечатление, что опорой ему служат его негнущиеся одежды. Неподалеку был привязан его облепленный мухами козел. И старик, и животное были неподвижны. Дым, медленно поднимаясь с железного алтаря, исчезал за углом. В этот час сиесты никто не жаждал проконсультироваться у старика.

Я положил перед ним несколько монет - все, что я мог выделить из суммы, выданной мне Бентсоном.

– Ты был прав, Глас Народа.

– Я вижу, правда нынче не ценится.

– Увы, мои таланты тоже. Твои слова "Если будешь стоять неподвижно, то действия будут успешны" относятся к заноскопу старого Бентсона, не так ли? Почему он выбрал меня?

Маг бросил на угли щепотку порошка. На углях появилось тусклое пламя. Вонь Малайсии проникла мне в ноздри.

– Земля находится в вечной полутени, которую некоторые ошибочно принимают за свет. Силы тьмы создали все. Одна тень сливается с другой.

– В предприятии Бентсона участвует одна девушка. Как мне добиться, чтобы наши тени пересеклись?

– Твой амулет благословлял не я. Иди и спроси у него.

– Безусловно, я проконсультируюсь со своим астрологом Симли Молескином. Но ты уже в курсе моих дел. Я тщеславен, и, надеюсь, ты укрепишь мою веру и вдохновишь меня.

Его веки, напоминающие сморщенные губы, сомкнулись. Аудиенция, очевидно, была закончена.

– На каждом из нас клеймо Владыки Тьмы. Чтобы понравиться ему, ты должен довериться разуму, до тех пор, пока карета не разобьется.

Я продолжал смотреть на старика, но его длинное желтое лицо оставалось непроницаемым. Я переступил с ноги на ногу. Козел помотал головой, больше ничего не произошло.

Подойдя к де Ламбанту, стоявшему, как положено, на почтительном расстоянии, ибо знание чужой судьбы грозило запутать линию твоей собственной, я спросил:

– Почему народная религия всегда вызывает страх и смятение? Почему я никогда не понимаю того, что говорят маги?

– Потому, что все это старомодная чушь,- ответил де Ламбант.- Мой амулет не благословляли уже много недель, но разве я стал от этого хуже? Ты слишком серьезно воспринимаешь эту девушку. Давай отыщем Портинари и выпьем по стаканчику.

– Что подразумевал Глас Народа под разбившейся каретой? Может быть, мое тело? Иногда у меня возникает мысль, что жизнь сложнее, чем ты думаешь, де Ламбант. Я, пожалуй, навещу Ман-Даро.

Гай с неудовольствием покачал головой.

– Мой дорогой де Чироло, священники хуже колдунов. Держись от них подальше. Пойдем уговорим Портинари вылезти из кровати, затем выпьем по стаканчику и поболтаем. Посмотри, какая жара.

– Иди один. Я приду позже.

Мы расстались. "Нелепо иметь тяжесть на сердце, когда кошелек настолько легок,- подумал я.- Священник ничего хорошего для меня не сделает. Компания друзей - более веселое место". Я повернулся, де Ламбант еще не скрылся из виду. Окликнув его, я пустился вдогонку. Мы вместе отправились к Портинари.

Шел третий день нашей работы по "увековечению" трагедии принца Мендикулы. Всемогущий заноскоп был направлен на нас, когда во внутреннем дворике дворца раздался сильный грохот. Бентсон попросил нас подождать.

Семья Чабриззи уезжала на летний отдых в Вукобанские горы. В прежние годы, сказала Армида, Чабриззи отдыхали в плодородной долине в Прилипитах южнее Малайсии, где владели поместьями. Однако в этом году поступили сообщения, что в Прилипитах замечены турецкие войска. Как обычно, Малайсия была охвачена врагами в кольцо.

Вскоре двор был забит повозками, каретами, кибитками, загруженными багажом и музыкальными инструментами. Плюс к этому собаки, лошади, прирученные дикие животные, крупный рогатый скот, куры, не говоря уже о взрослых членах семьи Чабриззи и их детях, а также друзьях и слугах. Их было слишком много. Жена Бентсона, Флория, пыталась рассеять толпу, но это оказалось невозможным, пока все не будет готово к отъезду. Наш импресарио отпустил членов труппы, объявив перерыв. Взяв под мышку свой темный ящик и ворча себе что-то под нос, он направился в город.

Нас прервали, когда мы демонстрировали сцену, в которой я, бесчестный генерал Геральд, сопровождал принцессу Патрицию на светские балы (бал имитировала одна-две пары танцоров) и тому подобные великолепные торжества (торжества были представлены картиной с изображением мраморных ступеней).

Такая вынужденная близость способствовала быстрому развитию отношений между Армидой и мной.

Это объяснялось не только тем, что мы не входили в товарищество Бентсон-Бонихатч, которое охватывало большинство остальных участников, но и нелюбовью Армиды к Мендикуле-Бонихатчу, чьи усы невыносимо щекотали ее в течение бесконечно долгих минут, а, кроме того, от них пахло, как улыбаясь сказала Армида, протухшим сладким кремом.