– Кто здесь будет еще?

– Тут поедут ты и твоя машшата84, она будет тебе прислуживать.

Вскоре в тахтреван поднялась машшата. Хадже Мюфид наказал ей:

– Хазрет эмир поручает тебе эту девушку. Ты должна усердно прислуживать ей. Вовремя подавай еду и питье, исполняй все ее желания.

Хадже Мюфид вылез из тахтревана.

Караван двинулся в путь.

Город спал. Месяц спрятался за гору Кяпаз. Стражники на улицах дремали, забившись в укромные уголки.

Занавески тахтреванов были опущены.

Дильшад незаметно для всадников, сопровождающих тахт-реваны, подняла.край занавески, стараясь отгадать, по каким улицам они движутся. Вот она увидела полуразрушенный караван-сарай85 "Мас'удийе". Нищие и попрошайки Гянджи спали у его забора, лежа в ряд.

Дильшад вынула из платка ожерелье, подаренное ей Фахреддином, и бросила на спящих нищих. После этого она немного успокоилась. Девушка была уверена, у нищих при дележке ценной вещи возникнут разногласия и в городе станет известно, каким образом в руки бродяг попало драгоценное ожерелье.

На ожерельи была надпись: "От Фахреддина возлюбленной Дильшад".

АРАН

В Гяндже царило волнение. Пять тысяч аскеров-иракцев и персов - из войска, посланного для подавления недовольства в Азербайджане, разместились в Араке. Этот отряд, присланный атабеком Мухаммедом, передвигался по указанию эмира Инанча по стране, карая крестьян, которые отказывались платить налоги, грабя деревни. Людей бросали в тюрьмы, ссылали. Крестьян, не желавших молиться в мечетях за халифа Мустаршидбиллаха, султана Тогрула и атабека Мухаммеда, безжалостно убивали.

Но ликвидировать неповиновение в самой Гяндже оказалось делом трудным, так как интеллигенция города и народные авторитеты возмутились, поняв обман правителя, и начали проявлять непокорность.

Хатиб Гянджи вернулся из Мекки. В город слетелись мюриды, которые в свое время, боясь народной мести, укрылись в Ширванском государстве. Разгуливая с палками по улицам Гянджи, они избивали и оскорбляли горожан.

Ученые, поэты, служители искусств были лишены возможности появляться в общественных местах и мечетях, выходить на прогулки.

Мюриды обратились к эмиру Инанчу с требованием вторично выслать Мехсети-ханум из города, но правитель Гянджи, прослышав о том, что хекмдар Азербайджана Кызыл-Арслан ценит поэзию и литератру и питает уважение к Мехсети-ханум и Низами, поведал об этом хатибу и приказал, чтобы тот не допустил нападения мюридов на поэтессу.

После возвращения хатиба в Гянджу ненависть народа к правительству разгорелась с небывалой силой. Эмир Инанч, стремясь предотвратить назревающее восстание и вынудить народ принести присягу на верноподданство новой династии, пригласил в мечеть авторитетных и уважаемых лиц Арана. Он надеялся наставить их на путь истинный и склонить к повиновению новой династии.

Фахреддин был в числе приглашенных. Письмо, полученное им от имени Дильшад, уменьшило его неприязнь к эмиру. Он видел: письмо написано рукой Дильшад; несомненно, это ее почерк. Но Фахреддин знал, что ему придется выступить в мечети против правителя Гянджи, а это не могло не осложнить положения Дильшад; возможно даже, эмир заберет свое согласие на их брак.

Фахреддин ломал голову: как быть? Он страстно любил Дильшад, его радовало, что отныне эмир Инанч не препятствует их любви, но разве он мог смириться с действиями эмира Инанча и атабека Мухаммеда в Азербайджане? Фахреддин негодовал, видя, как стремление народа к свободе подавляется арабскими копьями, персидскими и иракскими мечами.

Что он мог поделать? Мужественный человек был растерян и не знал, что предпринять. Положение казалось безвыходным. Когда Фахреддин решил, что непременно выступит прстш эмира, перед глазами ею встала Дильшад. "Фахреддин, - говорила она,- подумай обо мне. Если эмир откажется от своего обещания, я умру".

Он с болью слушал печальную мольбу любимой и хотел сказать: "Дильшад, верь, твоя любовь дороже всего для меня!", - но тут взору его предстали тысячи девушек и женщин в рубищах, по их спинам гуляли плети карателей. Удары этих плетей, сопровождаемые лязгом копий, заглушили умоляющий голос Дильшад.

По дороге в мечеть Низами зашел за Фахреддииом. От него не укрылось, что друг не, в себе, - Ты чем-то взволнован?
– спросил он.

– Да, я думаю...

– Интересно, о чем?

– Близко наше, счастье,

– Чье - наше?

– Мое и Дильшад.

– Ты имеешь в виду вашу женитьбу?

– Да, именно ее. По-твоему, это не великое счастье?

– Если вы поженитесь, я буду рад.

– Прежде я не верил этому, но сейчас верю.

– Есть новости?

– Да, приятное известие.