Шрифт:
* * *
Итак, в газете от 7 декабря опубликована поэма Симонова "Сын артиллериста". Заняла она чуть ли не половину полосы. Нечасто мы бывали так щедры для поэтов. Помнится, только еще одна поэма заняла в "Красной звезде" два подвала - это "Мария" Валентина Катаева.
Сам Симонов отнюдь не переоценивал художественных достоинств той своей поэмы. Даже удивлялся, почему она после войны стала одним из наиболее популярных его произведений, особенно среди школьников. "Сына артиллериста" включили в школьные учебники, и к Симонову хлынул поток писем. В большинстве из них задавался вопрос: жив ли Ленька - главный герой баллады? Спустя много лет Симонов разыскал Леньку, узнал, что он по-прежнему служит в артиллерии, уже в звании подполковника.
Отмечу, между прочим, что в последующих изданиях поэмы автор исключил строки:
При свече в землянке В ту ночь мы подняли тост За тех, кто в бою не дрогнул, Кто мужественен и прост. За то, чтоб у этой истории Был счастливый конец, За то, чтобы выжил Ленька, Чтоб им гордился отец, За бойцов, защищавших Границы страны своей, За отцов, воспитавших Достойных их сыновей!Так и было в тот вечер, в землянке на полуострове Среднем, где командир артиллерийского полка рассказал Симонову эту историю; там тогда они и подняли чарку за "счастливый конец".
Что ж, право автора переделывать и сокращать свои стихи. Но в тот день, когда поэма сдавалась в набор, ни у меня, ни у самого Симонова не было сомнений, что они и к месту, и ко времени.
* * *
Очерк Федора Панферова назывался "Убийство Екатерины Пшенцовой". Об этой героической женщине из деревни Вилки писателю рассказали партизаны.
– Екатерина у нас богатырь во всех смыслах: на работе в поле первая, да уж если и на собрании сказать надо, скажет так, что и деваться некуда. Огонь-баба...
Когда трое ее сыновей ушли на фронт и туда же отправился и председатель колхоза, все единогласно утвердили Екатерину председателем.
Но вот в одно ненастное утро в деревню пришли гитлеровские солдаты. Сорок человек и с ними один штатский - господин Ганс Кляус, под власть которого был отдан колхоз. Этот господин потребовал, чтобы колхозники убрали и обмолотили хлеб. Екатерина подумала: "Чего ради какому-то мерзавцу достанутся все наши труды?" Пошла по избам, всем сказала: "На работу не выходить". Какими только способами не пытались оккупанты заставить Екатерину подписать бумажку, обязывавшую односельчан немедленно выйти на работу! Господин Ганс Кляус пригрозил, что, если колхозники не выйдут на работу, он отдаст двух дочек ее "на потеху солдатам". И это не помогло. Тогда раздели самоё Екатерину...
Услышав душераздирающие крики Пшенцовой, вся деревня снялась и скрылась в лесу. Под утро туда же принесли закутанную в одеяло мертвую Екатерину. Она была исколота штыками, изрезана. Волосы у нее были спалены. Но выражение лица оставалось суровым и непреклонным.
А на следующую ночь в деревню Вилки ворвались партизаны и забросали гранатами хаты, в которых расположились гитлеровцы.
Тему для очередного фельетона Ильи Эренбурга подарил Геббельс. 2 декабря он обратился к немецкому народу по радио с таким воззванием: "Наши солдаты изнывают вдали от Германии среди безрадостных просторов. Жертвуйте патефоны и побольше граммофонных пластинок".
Эренбург предлагает "повеселить" оккупантов, соскучившихся "среди безрадостных просторов". Прямо адресуясь к нашим бойцам пишет:
"Товарищи бойцы, немцы соскучились по музыке. Придется для них исполнить на орудиях, на минометах, на пулеметах... траурный марш".
* * *
С того же числа - 7 декабря - начали мы публиковать путевые заметки летчика-инженера П. Федрови "Англия в дни войны". Это тоже был весьма актуальный материал: последние месяцы 1941 года проходили под знаком развития и укрепления антигитлеровской коалиции, расширения контактов с союзниками. "Красная звезда" старалась и тут сослужить посильную службу. Мы не могли ограничиться лишь очерком Симонова об английских летчиках, воевавших на нашем Севере, хотели продолжать разработку темы боевого содружества с прогрессивными силами Запада. Настойчиво искали для этого новых достойных авторов.
И вот на Центральном московском аэродроме произошла неожиданная встреча Саввы Дангулова с только что вернувшимся из командировки в Англию военинженером 1-го ранга Павлом Федрови. Они были давними товарищами. Федрови принадлежал к славной когорте летчиков-испытателей, работавших до войны в авиационном научно-исследовательском институте.
"На ловца и зверь бежит", - обрадовался Дангулов, увидав на трапе самолета этого смуглого, рослого, стремительного человека, обладавшего широким кругозором и неплохо владевшего пером.
В августе сорок первого года Федрови послали в Великобританию для изучения английской авиационной техники и знакомства с боевой деятельностью союзнической авиации. Дангулов знал об этом и сразу же, еще на аэродроме, сказал товарищу как о деле, давно решенном:
– Надо тебе садиться писать. И немедленно.
– Полагаешь, что у нас может получиться что-то стоящее?
– спросил Федрови своей обычной скороговоркой.
– Не знаю, не знаю... Будет ли интересно?
У Дангулова на этот счет сомнений не было. Да, вероятно, и сам Федрови только скромничал. Он вернулся с богатым запасом впечатлений об английских авиационных заводах, о союзнических авиачастях, в том числе о польском авиаполке, участвовавшем в боях за Англию. Вместе с нашим послом И. М. Майским был на танковом заводе, выполнявшем "заказ сражающейся России", стал там очевидцем митинга с участием Черчилля. Побывал в Лондоне, Глазго, Бирмингеме, Манчестере. Словом, видел Великобританию в труде и военных бедах. Да, беды не миновали и ее. Это было время жестоких атак на Британские острова с воздуха.