Шрифт:
– Надень, а то забрызгаешься.
Сарайчик был с окном, и дверь притворили от взора любопытных; дело все-таки деликатное.
Зажиревшая, едва подвижная свинушка хрюкала, пока Анна Климовна любовно мыла ей бока и вязала ноги.
– Помоги на стол поднять.
Подняли с трудом, и опять Анна Климовна мокрой тряпкой обтерла жирные розовые бока.
Омыв, вытерла насухо руки и голоском просительным и ласковым сказала:
– Ты уж сам, без меня, не бабье это дело. Вон они, ножики...
И попятилась, увидав, как затряслась у Завалишина борода и побелели глаза.
– Ты чего? Чего испугался-то?
Завалишин дрожал крупной дрожью. Пятясь к двери, правой рукой тянул из кобуры револьвер.
– Оставь, говорю, это, разве скотину этим можно, голову испортишь.
Завалишин отнял руку, вдруг ослабел и сел на ящик.
– Сама делай. Не могу я свинью резать. Слышишь, как она визжит.
– Какой жалостливый. Животную испугался. А еще мужчина.
– Молчи, Анна, говорю, не могу.
– Чего мне молчать. И без тебя управлюсь.
Анна Климовна взяла большой нож, остро отточенный, левой рукой прихватила в тряпку розовое рыло свинушки, повернула шеей кверху и, сверху вниз, неумело и некрепко, полоснула. Хлынула кровь, свинушка сильно дернулась и завизжала. Анна Климовна заторопилась, опять наставила нож,- но сильная рука схватила ее за плечо и отшвырнула от ее жертвы.
Завалишин с налитыми кровью глазами, с лицом исказившимся, размахивая кольтом, хрипло кричал:
– Уйди, не трожь, убью!
Она взвизгнула, как взвизгнула перед тем свинушка, увернулась, толкнула дверь и выскочила из сарайчика. Услыхала, как дверь за ней захлопнулась на скрипучем блоке, и, не оглядываясь, побежала к подъезду, где квартировал преддомком.
Минутами тремя позже Денисов с Анной Климовной опасливо подходили к сарайчику. Там было тихо, только слабенько доносился замиравший визг свинушки. У двери оба остановились.
Денисов окликнул:
– Эй, Завалишин, выйди-ка на минутку.
Ответа не было.
– Может, зайдете, Анна Климовна, да посмотрите, что он там делает.
– Сами зайдите. Еще застрелит. Совсем рехнулся. Людей может, а животную не может.
Денисов на цыпочках обошел сарайчик и заглянул в окно, заделанное решеткой. Прямо под окном лежала розовая туша, а подале, наполовину спрятавшись за ящик, сидел на полу Завалишин, уставившись глазами на окно. Большой кольт лежал перед ним на ящике.
Денисов живо отскочил и вернулся к Анне Климовне.
– Уж не знаю, как и быть. Может, он и впрямь рехнулся, сожитель ваш. Не лучше ли его на замок запереть да сбегать за милицией?
– Замок-то внутри остался.
– Другой поискать.
В эту минуту ахнул выстрел, и оба они, отскочив от двери, бросились бежать.
За первым выстрелом второй, третий, еще, еще,- Завалишин расстреливал всю обойму. Денисов и Анна Климовна спрятались на крыльце, несколько жильцов пугливо хлопнули дверями.
Затем по асфальту двора застучали тяжелые шаги Завалишина. Он шел, сгорбившись, понурив голову, держа руку на кобуре, не оглядываясь по сторонам,- шел прямо к своему подъезду. Вошел, притворил за собой дверь.
Тогда Анна Климовна решилась войти в сарайчик. Вошла и ахнула: сооруженный ею стол был залит кровью, а голова свинушки, чудесная голова, обещанная преддомкому за его заботы и за его охрану, была вся разворочена крупнокалиберными пулями завалишинского кольта.
– Что же это он наделал! Разве возможно в скотину стрелять пулями. Безо всякой жалости - всю голову испортил!
И даже прослезилась от искреннего огорчения.
ИЗМЕНА ВАСИ
За стеной у хозяйки пробило семь часов. На часах Васи Болтановского было уже десять минут восьмого; правда, часы его всегда немного убегали вперед, и это было даже удобно: не опоздаешь. Но все же обычно Аленушка заходила в половине седьмого. Могла, конечно, где-нибудь задержаться на пути из больницы.
Вася заложил книжку вышитой закладкой с надписью "на память", вынес в кухню окурки, подобрал с полу бумажки, поправил чехол на кресле. Прошло еще минут пять. Можно было, конечно, зажечь примус и самому заварить чай. Раньше, до болезни, он все делал сам; теперь его немножко набаловала Аленушка, редкий день не забегавшая вечером, после службы, так как жила поблизости, а дома у нее было неуютно. Так уж вошло в обычай, что вечерний чай пили они вместе, и уходила Аленушка только в начале одиннадцатого. После чаю разговаривали, или Вася что-нибудь читал вслух, а Аленушка вязала или шила. Она подрабатывала шитьем, делала простые шляпки, вышивала. Это она и закладку Васе вышила. Она же чинила и Васино белье,- тоже вошло это в обычай, хотя сначала Вася протестовал: