Шрифт:
– Ты думаешь, что я выкинул дурацкую шутку?
Гонза постарался придать своему голосу оттенок укоризны:
– Да нет.
Казалось, стоящий перед ним незаметно вздохнул с облегчением, поглядел на носки своих ботинок.
– Но если бы...
– Не надо об этом!
– прервал Гонза, тронув то плечи.
– Ты хочешь, чтоб я тебе вернул?
– деликатно спросил он, как говорят с тяжелобольными, но увидел, что этот спокойный вопрос заставил Душана передернуться.
– А что?
– вырвалось у него. Наверное, он все-таки не сразу понял, но теперь раздраженно покачал головой и закусил губу.
– Что ты, собственно, думаешь?
– с измученным видом прошептал он, побледнев.-Мол, как угодно! Позер! И когда все это кончится? Все время дождь. Чего вы все от меня хотите? Оставьте меня, наконец, в покое! Все! Все!
– Успокойся!
Гонза слегка встряхнул его, но почувствовал, что в нем уже закипает гнев. Он овладел собой.
– Я ведь по-хорошему.
– Знаю.
– Душан сразу ослаб, стоял перед ним с этой смешной сумкой в руке, выражение мучительного стыда застыло на его опустошенном лице. Отводил взгляд.
– Знаю.
И потом, словно боясь, что самообладание изменит ему, круто повернулся и, не прощаясь, пошел, вернее, побежал, согнув спину, непонятный, замкнувшийся в себе.
Гонза смотрел ему вслед, пока тот не исчез за массивной дверью, и в это мгновение что-то в нем робко шевельнулось. Тоска? Предчувствие? Что-то без очертаний. Зачем я с ним встретился? Дождь припустил, стуча о камни. Ступай дальше! Он взглянул на грязно-серое небо и зашагал со странным ощущением, что мостовая у него под ногами шевелится и мир перед глазами расплывается.
Куда я, собственно, иду?
Часть третья
– Это сплетня, - заявил решительно Богоуш. Он сердито скреб свою реденькую бородку, так как сообщения Леоша не выдерживали никакой критики с научной точки зрения.
– Что ж, сплетня так сплетня, - презрительно ухмыльнулся Леош. Речь шла об Анделе и Славине.
– Вы видели их обеих утром? Андела прикатывает иной раз измученная как кошка, вокруг глаз такие кольца, что хоть качайся на них, а Славина выспалась, розовая. За ранним завтраком обе сестры сближают головы и перешептываются. Ясно, о чем. Эта продувная шлюшонка шепотом расписывает, что парень с ней делал, а Славина вся дрожит. А после завтрака наоборот: у Славины под глазами круги и лицо такое, будто всю ночь кутила, а Андела расцвела. Умылась живой водой и - как ни в чем не бывало.
– Господи, - воскликнул Бацилла, которого ударило в жар.
– Просто не верится, что такие вещи возможны.
Кружки стучали о залитые столы в заводской столовке.
– Знаете, что с Жабой?
– спросил Густик, вдохновенно сияя.
Было известно только, что Жаба - к радости женщин - вот уже две смены не показывается в «Девине». Заболел, может.
– На ладан дышит, - воинственно фыркнул Густик. Самое простое сообщение звучало у него как призыв к ссоре с возможным оппонентом.
– Получил по сопатке. Всю рожу ему раскроили.
– Он наслаждался кровожадными оборотами, они придавали его тщедушной внешности боевой вид.
– Мне ребята из амбулатории говорили... известно только, что их много было. Подстерегли ночью, когда он домой мимо моторного шел, затащили в проулок, а там... Еще увидите, что с другими двумя сволочами сделают...
– Заткнись, трепло, - одернули его.
– Как бы самому по морде не схлопотать...
Как знать, не попадет ли легкомысленное слово не в то ухо, а тогда пойдут молоть жернова! Напряжение после взрыва подъездного пути не ослабло. Наоборот. Это событие послужило началом целой серии актов саботажа, и всем было ясно, что, несмотря на внешнее спокойствие живодерки и многочисленные аресты, подлинные виновники не обнаружены.
Из фюзеляжного притащился Пепек и остановился, прислушиваясь к болтовне собравшихся.
Хмурый веркшуц появился в дверях и оборвал разговор; под его грозным пристальным взглядом все поскорее разошлись.
– Что ты об этом думаешь?
– спросил Гонза Войту, когда они брели по коридору в грохочущий фюзеляжный цех; он показал ему обрывок обыкновенной бумаги, на котором, явно второпях, было написано печатными буквами одно только слово: МОЛЧАТЬ!
Гонза оглянулся, сложил бумагу и сунул ее опять в карман.
Войта в нерешительности покачал головой, не замедляя шаг.
– Где ты, говоришь, нашел?
– У себя в шкафу, перед началом смены. Адресовано, ясно, мне...
Он был встревожен. Что это может значить? При ком молчать? Кому что известно? Почему именно в моем шкафу?
– Странно, - промолвил Войта.
– Во всяком случае, надо обсудить. Может, это просто-напросто дурацкая шутка?
– Сильно сомневаюсь.
На пороге фюзеляжного они разошлись. Каждый из них терялся в догадках.
Мелихар смерил входящего Гонзу мрачным взглядом, сплюнул, но не сказал ни слова. Он сам сверлил отверстия и насаживал заклепки, видимо, спешил как можно скорей покончить с крылом, которое за ними оставалось, чтобы после полуночи заняться с другими «леваками» изготовлением электроплиток. Гонза слышал, как он тихо чертыхается, стуча молотком в коробке.
Дзуб... дзуб... Береги пальцы, Мелихар орудует молотком немилосердно, беспощадно. Что все это значит?
Дзуб... дзуб... Что-то висит в воздухе, дзуб... дзуб...
Вдруг - тишина, молоток разом умолк.
Выглянув из-под крыла, Гонза заметил, что Мелихар кивает кому-то в проходе за его спиной; повернул затекшую шею и увидел чьи-то пузатые сапоги. Сапоги стояли, ждали. А сверху глядело приветливое лицо певца-веркшуца Гавела, его сонные глаза смотрели испытующе.
Гонза выбрался не спеша из-под крыла, с недоумением стряхнул с одежды пыль, дюралевые стружки.