Шрифт:
– Бросай портфель. Рена все равно уходит.
Все произошло очень быстро: рука Душана оказалась теплей, чем последний раз, улыбка - менее непонятной. Вдруг Гонзе подумалось, что Рена вовсе не обратила на него внимания.
– Желаю вам приятно провести время, - сказала она.
– Я в самом деле не помешал?
– спросил Гонза с виноватым видом, когда Душан вернулся из прихожей.
– В самом деле не помешал, - откликнулся почти весело хозяин. Потом, догадавшись, кивнул на дверь: - Ах, ты про это...
– Он засмеялся, откинув голову на спинку кожаного кресла.
– Ну что ж, если бы ты пришел пораньше, тогда, пожалуй...
Смех его звучал немного искусственно и слишком легкомысленно, и Гонза подумал, что ему никогда еще не приходилось слышать, чтобы Душан так беззаботно смеялся. Потом сразу и столь же непостижимо, будто в нем повернули выключатель, Душан стал серьезным, поднялся и быстро заходил по ковру.
– Наоборот, - говорил он на ходу.
– Ты, может быть, помог мне.
– Не понимаю.
– Это неважно. Что сказать тебе?
– опять улыбнулся он.
– Это латинское post coitum ... [56] и так далее распространяется, видимо, только на нас. Хуже всего, когда потом начинаются слова. У них ненасытная потребность в нежностях.
56
После совокупления ( латин.).
Поймав взгляд Гонзы, он остановился.
– О чем ты думаешь?
– Думаю, она не заслуживает, чтоб ты так о ней говорил, - строптиво ответил Гонза, опускаясь в кресло.
– Если б она знала, какого имеет в твоем лице защитника! Но ты прав. Извини! Она действительно восхитительна - лучше, чем сотни других. Великолепная любовница и верный человек. Так?
– Кроме того, я думаю, что ты говоришь неправду.
Эти слова остановили Душана в светлом кругу под лампой.
– Как?
– Что-то заминаешь.
Душан помолчал, потом понимающе хлопнул себя по лбу.
– Умница! Из тебя выйдет толк. Не пишешь, случайно? Попробуй!
– Он снова стал серьезным, закинул руки за голову, потянулся всем своим стройным телом. Гм... Кажется, о нас я рассказал тебе все. То есть насколько я - в себе, она во мне, я - в ней, она - в себе и мы друг в друге разбираемся! Это все в общих чертах... Теперь она в своей смешной борьбе прибегла к новой тактике.
Гонза решительно тряхнул головой.
– Не говори так о ней.
– Разве я на нее клевещу? Ни на столечко! Наоборот. Милый мой, в ней столько целеустремленной самодисциплины, и силы воли, и настойчивости - хватит на двадцать генералов. С такой силой воли, какую ты обнаружишь в этом хрупком создании с худенькими руками, можно выигрывать самые безнадежные сражения. Удивляюсь, как этого до сих пор не заметили организаторы войн! Я на нее клевещу? Нет. Когда я это обнаружил, мне захотелось отослать ее, и если что меня удержало, так только то, что я не мог удержаться от удивления. И восхищения. Если так называемая любовь способна на все - даже на чистое безумие, - шапку долой! Стихия! Но это дела не меняет. Я больше так не могу!
Волнение неожиданно овладело им, это было заметно по судорожно преувеличенным жестам.
– Я тебе все скажу!
– воскликнул он, отодвинувшись в тень.
– Она задумала иметь от меня ребенка! Понимаешь? Любой ценой! От меня! В это страшное время! Это...
– Слова будто душили его, он потер лицо.
– Где же граница между хитростью и святостью? Ты знаешь? Я разочарую ее! Старик Достоевский на пражской улице, да еще в сорок четвертом, в век промышленности и пустоты чувств. Ты, наверно, думаешь - я заурядный мерзавец, так? Говори, не стесняйся!
– Нет.
Душан остыл, погрузился в кресло, долил себе холодного чая.
– И на том спасибо... Однако... Скажи, что ты обо мне думаешь?
Гонза заколебался, но именно это колебание заставило его ответить.
– Если б я тебя не знал как следует, я бы думал - во всяком случае, иногда, - что ты позер. Только прошу: не пойми меня дурно.
Душана это вовсе не задело.
– К чему условности, скажи на милость? Может, ты отчасти и прав, поживем увидим. Позера окончательно изобличает неспособность к действию. И вообще, собственно, что такое поза? А вдруг все? В том числе и жизнь. Иллюзии, нелепая игра во что-то. Только в одном нет позы...
– Знаю, что ты хочешь сказать, - поспешно прервал его Гонза.
– Но ты никогда не убедишь меня в этом. Я примитив и не могу себе этого позволить. У меня такое чувство, словно ты все разобрал на части, как будильник, и теперь не в состояний собрать. Но я...
Душан опять засмеялся с незнакомым Гонзе, поражающим легкомыслием, и вид у него был чуть ли не плутовской.
– Но ты... у тебя, правда, тоже нет твердой почвы, на которой ты мог бы стоять, ты тоже довольно шаток, только отчаянно держишься блаженной веры, что такая почва все-таки существует. Что ж, ищи - стоит закрыть, когда нужно, глаза и ухватиться за что-нибудь, неважно за что. Вот разница между нами: я-то знаю, что такой почвы не существует. Не верю, что можно что-то построить, потому что отсутствует смысл, нет ни малейших шансов... И если что-нибудь доказывает мне, что я не позер, так то, что это знание не доставляет мне никакого эстетического наслаждения и не кажется особенно эффектным. Я не литератор, и от этого знания мне худо. Не хочу разыгрывать Мефистофеля, ты сам дойдешь до этого, а остальное - уже только вопрос ощущений и свойств организма: решишь ли ты продолжать...