Шрифт:
Алена вырвалась, порывисто встала.
– Какой ты грубый!
– А что?
– притворился он удивленным.
– Да, послушай! Как, собственно, твоя фамилия? Я в этой свалке и не разобрал.
Она сначала повернулась к нему спиной, потом строптиво глянула в лицо и с вызывающей четкостью произнесла:
– Сыручкова... Здорово, да? Ну и что?
Она ждала, что Алеш просто заржет от удовольствия, но он любил неожиданные эффекты и потому только кивнул с сострадательным видом, приложил палец к губам:
– Тише, зачем же всех посвящать в это, кошечка! При наших, пожалуйста, ни гугу, а то эта фамилия вызовет у них нежелательные ассоциации из области гастрономии...
– Да уж, для этого они достаточно тупы!
– отрезала Алена.
– Верно, впрочем, могло быть и хуже, - понимающе согласился он, как бы желая утешить.
– Знавал я одного по фамилии Фрк . [14] Представь - Фрк! Да еще - Адальберт. Колоссально, правда? Болтали даже, будто он - с такой фамилией!
– стал членом масонской ложи... Так что видишь, и с этой фамилией можно ходить по земному шарику, жениться, наделать много других Фрков...
14
Буквально: «Фррр!» (для звукового изображения полета птицы); в переносном смысле - болтовня, сплетня и т. п.
– Перестань трепаться! Войта - славный парень, ясно?
– Да я последний, кто в этом усомнится, кошечка.
– Алеш сел на тахту, взъерошил волосы, зевнул с некоторой скукой.
– Гм... Он, может, даже лучше, чем ты в силах вообразить. Незачем защищать его. Я к нему испытываю даже некоторую симпатию. Алена беспомощно вскинула руками.
– Симпатию... Ты это серьезно?
– Совершенно. Мне было неприятно за него. Признаюсь, довольно гнусная комедия. Да что делать?
Она круто обернулась, будто ужаленная.
– Так почему же ты это допустил? Почему не сделал этого сам? Я тебе скажу. Потому что ты умеешь только пялить глаза да хихикать. А он мне помог, он лучше тебя, хотя он простой рабочий...
Алеш с любопытством следил за ее вспышкой, делал понимающий вид вероятно, не хотел раздражать ее еще больше.
– Вполне возможно. Истерия, правда, тебе идет, но мы-то с тобой можем разговаривать на равных, правда? Не понимаешь, почему я не мог этого сделать?
– Нет, не понимаю! Не понимаю, почему ты не мог.
И это не вывело Алеша из равновесия.
– Потому что между нами это было бы серьезно. А так, пусть это довольно безвкусная комбинация - в конце концов прими ее как не очень удачный анекдот, зато после войны запросто сможешь переиграть и начать с другого конца. Не отрицаю, что на другом конце, возможно, буду я.
– Я вне себя от счастья, - презрительно отрезала она.
– Мол, после войны будет видно.
– А как же! Ведь кто знает, что тогда будет? Я должен прежде доконать свою юриспруденцию и малость оглядеться в жизни. Тебе, конечно, все кажется просто: свобода, чешский лев опять стряхнет с себя оковы, люстры зажгутся, на каждом углу будут наяривать джазы. А станет скучно - махнешь на Флориду. Довольно забавно, когда это представляет себе женщина с такой развитой грудью, как у тебя, только еще вопрос, какие эта самая свобода примет формы? А может, она окажется нам вовсе не по нутру?..
– А! Следуют рассуждения на излюбленную тему. Знакомо!
– Не сомневаюсь, тебе отчаянно скучно слушать такие рассуждения, сочувственно сказал он и тут же с очаровательной наглостью прищурил глаза.
– К тому же мне еще не совсем ясно, люблю ли я тебя вообще. У меня ведь такая сложная натура...
Алена оцепенела, на миг ошарашенная такой грубой откровенностью, но сумела оценить ее: есть все-таки размах у этого молодчика, даже в наглости он умеет оставаться невероятно милым. Она шагнула навстречу его рекламной улыбке и даже позволила обхватить себя вокруг бедер.
Задумчиво посмотрела ему в глаза.
– А главное, ты настоящий мерзавец, - деловито констатировала она.
– Еще что скажешь? Не стесняйся.
Она выдохнула:
– Я, кажется, ненавижу тебя...
– Может, серной кислотой?
– посоветовал он, озабоченно сдвинув брови и не переставая гладить ей бедра.
Потянул к себе - она не удержалась, только глаза прикрыла, упершись ладонями ему в плечи, размякла у него под руками. Господи, - подумала, уже покоренная, - вот всегда так: глупая ссора, борьба с его самоуверенностью, его невозможный, отвратительный, раздражающий смех, потом слабость...
– Для постели я тебе, видно, хороша...
– У-у, - передернулся Алеш, - ты сказала это, как соблазненная горничная. Когда наломаете спичечных головок в стакан молока, Мари?
– Он весело хохотал под ее ладонью, которой она старалась закрыть ему рот.
– И хороша! Ты роскошная, бешеная и совершенная... бесстыдница!
Он прижался лицом к ее животу, опрокинул ее на себя. Настраивал ее, как опытный музыкант: волосы, поцелуй возле уха, от этого постепенно и неудержимо тает ее ребяческое сопротивление, потом ладонь скользнула по бедрам вверх, проникла под блузку.