Выступил и житель села Иван Мельничий, с которым мы хорошо работали до войны, кто оставался патриотом в тяжелые для Родины дни.

– Дорогие граждане села, - сказал он.
– Помните, все эти черные годы гитлеровской оккупации я постоянно твердил вам: "Не верьте немцам, не слушайте оуновцев, все равно победят товарищи, они разобьют фашистов и вернутся в наше село. Придут сюда и товарищи с заставы". Видите, так оно и вышло.

Пришлось и мне сказать несколько слов.

После митинга никто не хотел расходиться. Жители обступили бойцов, расспрашивали, интересовались, пойдем ли дальше или останемся на границе.

– Нам надо добить фашистов, - говорили бойцы, - дойти до Берлина. А сюда, на границу, придут другие.

Незаметно подступили сумерки. Покрылись черной мглой горы и леса. Привыкшие за многие годы жизни у границы к соблюдению пограничного режима, кривчане расходились по домам. Мы узнали, что здание десятой заставы разбито во время боев артиллерийским и минометным огнем. Бойцы расположились в пустующей школе, а штаб батальона - в доме по соседству.

Трое жителей Кривки, три Ивана - Иван Мельничий, Иван Хлипнич и Иван Полупан, мои довоенные знакомые, пришли, чтобы поговорить со мной, вспомнить о предвоенных годах, обо всем, что нас крепко связывало.

– А помните, - говорили они, - как мы рубили просеку в лесу, как устанавливали проволочные заграждения, как боронили контрольно-следовую полосу, подвозили телефонные столбы?

Потом стали расспрашивать о бойцах заставы, о тех, кого особенно хорошо знали, об их судьбе.

Я рассказал, как погибли политрук Скляр, старшина Вершинин, сержант Беляев и многие другие.

– Да, добрые были хлопцы, - вздохнул Иван Хлипнич, - когда мы ходили в школу смотреть кино, сержант Беляев всегда играл на гармошке. Помню, в марте 1941 года ночью меня подняли Вершинин и Беляев. "Быстрей, - говорят, запрягайте коней, поедем к границе". Потом с политруком Скляром везли на санях раненого нарушителя. Дюже он, ваш политрук, пришелся по сердцу людям нашего села. Как хорошо он тогда нам рассказывал о жизни в Советском Союзе, о том, что делалось в других странах!

Хлипнич вспомнил и двух братьев, служивших на заставе и часто выступавших перед селянами.

– Братья Хретинины, - подсказал я.

– Да, Хретинины, - подтвердил Хлипнич.

Постепенно наш разговор перешел к тому, как жилось кривчанам при немцах, кто боролся с ними, а кто прислуживал им. Оказалось - все жители Кривки стойко перенесли гитлеровскую оккупацию. Никто из них не поддался на враждебную агитацию, не пополнил ряды фашистских прихлебателей или бандитов. А двое Змиевский и Бурмило даже поплатились жизнью за то, что отказались сотрудничать с бандеровцами, не пошли в банду. Многие кривчане помогали партизанам, особенно тогда, когда совершал рейд по Карпатам Ковпак, оказывали содействие советским парашютистам, разведчикам.

– Как-то в нашем районе объявились парашютисты, - сказал Иван Полупан, так мы их снабдили продуктами и дали им проводника. Одного я узнал. На вашей заставе служил.

– Когда это было?

– Да году в сорок третьем.

– А кто, фамилию не помните?

– Не, фамилии я его не знал.

Как я ни напрягал память, но вспомнить бойца по приметам, о которых говорил Иван Полупан, не мог.

Еще не раз выбрасывались в этот район наши парашютисты. И каждый раз находили приют у жителей села.

– А вот в Битле, - заметил Иван Мельничий, - немцы построили одному дом.

– Кому?

– Вы знали Резака?

– Что ты, Иван, виткиля товарищу начальнику знать о Резаке?
– вмешался Хлипнич.
– Резак ушел за кордон еще в 1939 году, как прибыли на границу пограничники с лейтенантом Пожарских.

Я только улыбнулся. Об этом матером шпионе, не раз пытавшемся прорваться через границу, хорошо было мне известно. Это он проводил оуновцев за границу в апреле 1941 года на формирование первого батальона дивизии СС - "Галиция", приходил на связь к бандитским главарям. Но я не стал разубеждать моих собеседников, а спросил:

– И как же Резаку живется в доме, который ему построили немцы?

– Дом ему, товарищ начальник, немцы построили еще в 1942 году. Да редко он бывал в кем. Постоянно куда-то пропадал. А когда объявлялся, то ненадолго.

– А где он сейчас?

– Когда Красная Армия заняла Бориню, - отозвался Мельничий, - Резак снова исчез.

– Может, он подался в банды?
– уточнил я.

– Нет, с бандитами он вроде бы не якшался. Бандитские главари его почему-то боялись.

Далеко за полночь я простился со своими довоенными товарищами. Только они ушли, как часовой у штаба задержал человека, который настоятельно просил встречи с командиром. Его пропустили ко мне. В комнату вошел парень лет двадцати четырех, одетый, как и все гуцулы, в самотканые штаны, шляпу, деревянные колодки-башмаки. Вошедший робко сел на предложенный стул и, сняв шляпу, сказал:

– Я узнал, что в селе Кривке появились пограничники, и пришел пожаловаться вам.

– На кого и по какому поводу вы хотите пожаловаться?

Парень покрутил свой широкополый головной убор, посмотрел на потертые башмаки, на меня и не очень решительно заговорил:

– Дело вот в чем. Я знаком с одной девушкой, которую очень люблю. Но в 1942 году вернулся из-за кордона человек по фамилии Резак и просто-напросто отбил у меня девушку, пригрозив ей. Он сказал, что если она не будет с ним встречаться, то он убьет ее родителей и меня. В своем доме Резак почти не живет. Однако как только появляется, сразу присылает дружков за ней. Вот и сегодня они увели ее.