— Держитесь на максимальном расстоянии, — велел я «топтунам».

— Да уж и так… Не бойтесь, все нормально будет, — послышалось в рации.

Мы катили по трассе и пропустили нужный поворот, пришлось разворачиваться. За этим занятием нас застало сообщение:

— Все, он на месте.

— На каком таком месте? — спросил я.

— Поселок. Тут дом кирпичный. На участок машина въехала.

— Вас не срисовали?

— Нет. Сто процентов. Сейчас в бинокль их рассматриваю.

— Что делает?

— Вышел из машины. Его кто-то встретил. О, человек с ружьем.

— Кто, сторож, бандит?

— Сторож.

— Мы уже близко. Как вас в этом поселке найти?

— После указателя с названием — направо. Там магазинчик…

До цели мы добирались еще минут двадцать. И застали оперов из наружки около павильончика на окраине дачного поселка — один глушил пиво, другой держал бутылку с лимонадом.

В поселке была тишь да гладь. Рядом с павильончиком шел глубокий ров, в котором застыл экскаватор и играли детишки. Девушка с коромыслом — сто лет его не видел — набирала из колонки воду.

— Ну, где? — спросил я.

— Вон, улочка сворачивает. Видишь за деревьями — островерхая крыша. Это его дом.

— Сетчатый забор?

— Да. Участок — соток восемь. Домик не ахти какой. Обычный, островерхий. Далеко не вилла. И даже не коттедж драный.

— Что делать будем? — обернулся ко мне Железняков.

— Надо входить, — сказал я.

— Ты уверен, что это надо? — осведомился Железняков.

— А что делать? Еще его неделю таскать?

— Ох, — вздохнул Железняков, — А представь, тут ничего нет.

— Есть.

— Почему ты так уверен?

— Потому что больше всего в жизни его заботят эти самые предметы. И первое, куда он двинет, к ним… Все, заходим. Вы в дом не суетесь, — велел я операм-"топтунам". — Нас страхуете.

— Ясно дело.

Наружка вообще не имеет права принимать участия ни в каких мероприятиях, кроме непосредственно наружного наблюдения. Все остальное — дело обычных оперов. Но сил постоянно не хватает, так что правила приходится нарушать и наружка так же задерживает бандитов, как и все.

Я перекрестился, и мы с Железняковым направились к дому…

За воротами сторож, мужичок лет пятидесяти, собирал яблоки в ведро. Ружья при нем не было. Зато у его ног был волкодав — грязно-желтого цвета и мрачного вида, здоровый, хищный.

Около веранды стоял «Вольво», одним колесом заехав на клумбу. В доме слышалась музыка — это работал телевизор.

— Хозяин дома? — крикнул я.

— А чего? — недружелюбно осведомился сторож.

— Открывай, милиция, — я продемонстрировал удостоверение.

— И чего?

— А ничего, — я вытащил пистолет. — Убери своего волкодава, а то пристрелю. И открывай быстрее, пень замшелый! — прикрикнул я.

Он понял, что пришли люди грубые, вооруженные, да еще и шуточки не шутят. Взглянул через забор на удостоверение.

— Сидеть, — пристегнул он на короткий поводок волкодава. — Спокойно, дружище, спокойно, — он ласково погладил меж ушей в миг погрустневшего пса, который, глядя на нас, понадеялся, что ему подвалила халтурка, ан нет.

Сторож открыл калитку.

Я спрятал пистолет за пояс. Пусть будет поближе. На случай, если возникнут непредвиденные обстоятельства. А они очень даже могут возникнуть.

Мы поднялись по скрипучим ступеням и вошли на веранду. Я оттеснил сторожа, который хотел доложить о просителях.

Он сидел в кресле в глубине дома, рядом стояла бутылка с прозрачной жидкостью — спирт. И огурчики. Он хлопнул стопку, потом обернулся.

— Здравствуйте, Сергей Федосович, — вежливо произнес я.

Лицо его на миг исказилось, но он быстро взял себя в руки и осведомился:

— Вы откуда?

— Из Москвы. Чуть движок не запороли. Очень вы гоните. И адрес не оставили.

Он молчал.

— Скромная обитель, — развел я руками. — Место, где можно отдохнуть от суеты. И полюбоваться коллекцией.

— Коллекция у меня в Москве, — сказал Кандыба. — Объясните, что все это значит.

— Вы задержаны. Не буду перечислять длинный список ваших злодеяний, вы и без нас в курсе. Вопрос по существу — где краденые полотна русских мастеров?