Женщины перед окном оказались сестрой и матерью заключенного, сидевшего с ними у столика. Мать была глухая, дочь громко повторяла все, что говорил сын. Они стеснялись своего крика и были очень несчастны.

Но цыгане были великолепны. Они расстелили на полу цветную скатерть и пировали от всей души. На скатерти были наставлены тарелки с жареными курами и южными плодами - виноградом, грушами, пунцовыми помидорами. Молодой цыган в шубе достал нож и один за другим разрезал арбузы, и все они ели, и пили, и чокались с воодушевлением, очевидно видя в этой совместной трапезе высшую красоту и радость свидания. Мы с нашей жареной картошкой были, конечно, жалки рядом с ними.

– Боря, - сказала я, - ты не знаешь, за что тут эти цыгане?

Он знал и объяснил мне. Они решили самоопределиться и выбрали себе своего цыганского короля. Вон тот цыган - король, а другой - его премьер-министр. Моя красавица-цыганка оказалась супругой премьера, а некрасивая - королевой. А этот парень и девушка - принц и принцесса. Ну, и вся эта мелюзга - тоже королевские дети, высочества.

Мы поговорили о своих детях, ожидающих в Ростове моего возвращения, и о том, чего-чего только, господи, нет на свете!.. Поговорили о беглых, якобы кишащих вокруг Кеми. Муж рассказал, как он сам собирался бежать с Соловков на плоту, как они с другим заключенным строили плот, но когда он был уже построен, товарищ мужа испугался и отказался бежать. "И у меня, сказал Борис, - не хватило духу пенять ему, он уже доходил и вскоре умер от чахотки..."

Мы разговаривали, комендант рисовал, цыгане ели и пили, те трое у окна кричали о своих делах... В общем, эта плачевная комната являла картину полноты жизни, никто не стал бы этого оспаривать... Жизни с горючими слезами, ползающими детишками, янтарными грушами, куриными ножками, торчащими из жующих ртов. Ах, с каким аппетитом они жевали, с каким размахом чокались. И вдруг звон, гром, вскрики - это зарыдала девушка с огненными глазами, упав головой на стол. Что-то запрыгало по полу, что-то разбилось. Но почти сразу рыданья прекратились, и возобновилась степенная, почти благоговейная трапеза.

Такая невинная радость - досыта накормить любимого человека - эта радость была мне дана на считанные дни, и то по особому соизволению - мне просто выпал счастливый билет, что перст судьбы отметил мое заявление в ворохе других... Не потому ли, что оно было написано самыми простыми словами, без всяких попыток растрогать?.. Москва ведь слезам не верит, сказано давным-давно...

Первые два часа пролетели как одно мгновение. Уже в конце первого часа мы поняли, что наше богатство - мираж, что не успеем мы оглянуться, как окажется, что ему конец. Так и было, но все же спасибо судьбе за эти часы...

Я приходила каждый день и приносила еду, однажды мне посчастливилось раздобыть десяток свежих яиц, в другой раз - даже мяса, так что я смогла принести Борису бифштекс. Он говорил, что уже и мечтать перестал о такой пище.

Он попросил, чтобы я перед своим отъездом передала ему денег, так как по почте они идут очень долго. Я обещала с легким сердцем - деньги ведь лежали у меня в чулке...

Но за день до отъезда я чуть было не провалилась с этим делом...

Я пришла на свидание, не чуя недоброго. И вдруг комендант приказал мне войти в смежную комнату, а там меня ждала рослая дивчина, которая объявила, что должна меня обыскать.

Вошел комендант и подтвердил, что я должна дать этой гражданке меня обыскать.

– Оружие есть?
– спросила дивчина.

– Ну что вы!
– сказала я.

– Деньги? Письма?
– приставала дивчина.

– Ничего нет, - соврала я, и вдруг меня осенило - надо идти напролом: - Есть деньги, - сказала я.

– В лифчике?

– Нет. В чулке.

– Товарищ комендант, - позвала дивчина.
– Они говорят, у них в чулке деньги.

– Покажите, - сказал комендант. Я достала деньги и паспорт и протянула дивчине.
– А зачем вы это спрятали?

– Видите, меня предупредили, - сказала я, - что тут кругом бродят беглые. Если бы они отобрали у меня деньги, мне бы и домой не доехать.

– Это у нас есть, - признал он хмуро.
– Ну ладно, идите.

– Паспорт-то хоть отдайте!

– Отдай им всё, - приказал он дивчине. Она отдала.

В соседней комнате меня встретили испуганные глаза мужа: он уже знал, что в этот день всех приехавших на свидание обыскивают. Я его успокоила и передала ему деньги.

Между прочим, они ему были нужны, чтобы заплатить долг. Дело в том, что на свидание его привезли за плату.

Вот как это было: он отдыхал после обеда, и вдруг его позвали: "Вахтин, на свиданье!" Он пошел, ему сказали: "Пять рублей за проезд!" У него не было. Вдруг он увидел Третесского. Тот себя все время чувствовал перед товарищами виноватым, так как имел слабость подписать при следствии все нелепые обвинения. Теперь, увидев Бориса и узнав, что его вызывают на свидание, он сказал: "Не говори Вере, что я сознался". Борис на это сказал: "Давай пять рублей!" У Третесского деньги нашлись, и он дал.