"Ох, - думаю, - мама! А как же его мне есть? С чего начинать? С какого бока?"

Задумался, знаете. Непривычное все-таки дело. Все-таки ведь бумага - не ситник. И не какой-нибудь блеманже.

И тут я на своего конвоира взглянул.

Улыбается! Понимаете? Улыбается, белобандит!..

"Ах так?!
– думаю.
– Улыбаешься, значит?"

И тут я нахально, назло, откусил первый кусочек пакета. И начал тихонько жевать. Начал есть.

И ем, знаете, почем зря. Даже причмокиваю.

Как вам сказать? С непривычки, конечно, не очень вкусно. Какой-то такой привкус. Глотать противно. А главное дело - без соли, без ничего - так, всухомятку жую.

А мой конвоир, понимаете, улыбаться перестал и винтовкой играть, перестал и сурьезно за мной наблюдает. И вдруг он мне говорит... Тихо так говорит:

– Эй!
– говорит.
– Хлеб да соль.

Удивился я, знаете. Что такое? Даже жевать перестал.

Но тут - за окном, на улице, как загремит, как залает:

– Урра-аа! Урра! Урра!

Коляска как будто подъехала. Бубенцы зазвенели. И не успел я как следует удивиться, как в этих самых сенях голоса затявкали, застучали приклады, и мой часовой чучелом застыл у дверей. А я испугался. Я скомкал свой беленький пирожок и сунул его целиком в рот. Я запихал его себе в рот и еле губы захлопнул.

Стою и дышать не могу. И слюну заглотать не могу.

Тут распахнулись двери и вваливается орава.

Впереди - генерал. Высоченный такой, косоглазый медведь в кубанской папахе. Саблей гремит. За ним офицеришки лезут, писаря, вестовые. Все суетятся, бегают, стулья генералу приносят, и особенно суетится дежурный по штабу офицер. Этот дежурный глистопёр уж прямо лисой лебезит перед своим генералом.

– Пардон, - говорит, - ваше превосходительство. Мы, - говорит, - вас никак не ожидали. Мы, так сказать, рассчитывали, что вы как раз под Еленовкой держите бой.

– Да, - говорит генерал.
– Совершенно верно. Бой под Еленовкой уже состоялся. Красные отступили. С божьей помощью наши войска взяли Славяносербск и движутся на Луганск через Ольховую.

Подошел он к стене, где висела военная карта, и пальцем показал, куда и зачем движутся ихние части.

И тут он меня заметил.

– А это, - говорит, - кто такой?

– А это, - говорят, - пленный, ваше превосходительство. Полчаса тому назад камнем убил нашего караульного. Захвачен в окрестностях нашей конной разведкой.

– Ага, - говорит генерал.

И ко мне подошел. И зубами два раза ляскнул.

– Ага, - говорит, - сукин сын! Попался? Засыпался?! Допрашивали уже?

– Нет, - говорят.
– Не успели.

– Обыскивали?

Застыл я, товарищи: Зубы плотнее сжал и думаю: "Ну, - думаю, правильно! Засыпался, сукин сын".

А все, между прочим, молчат. Все переглядываются. Плечами пожимают. Неизвестно, дескать. Не знаем.

И тут вдруг, представьте себе, мой землячок, этот самый казак в английских ботинках, выступает:

– Так точно, - говорит, - ваше превосходительство. Обыскивали.

– Когда?

– А тогда, - говорит, - когда он без памяти лежамши был. У колодца.

– Ну как?
– говорит генерал.
– Ничего не нашли?

– Нет, - говорит.
– Нашли.

– Что именно?

– Именно, - говорит, - ничего, а нашли тесемочку.

– Какую тесемочку?

– Вот, - говорит. И вынимает из кармана ленточку. Ей-богу, я в жизнь ее не видал. Обыкновенная полотняная ленточка. Лапти такими подвязывают. Но только она не моя. Ей-богу!..

– Да, - говорит генерал.
– Подозрительная тесемочка. Это твоя? спрашивает.

А я, понимаете, головой повертел, покачал, а сказать, что нет, не моя, - не могу. Рот занят.

И тут, понимаете, опять казачок выступает.

– Это, - говорит, - ваше превосходительство, тесемочка не опасная. Это, - говорит, - плотницкая тесемка. Ею здешние плотники разные штуки меряют, заместо аршина.

– Плотники?
– говорит генерал.
– Так ты что - плотник?

Я, понимаете, головой закивал, закачал, а сказать, что ну да, конечно, плотник, - не могу. Опять рот занят.

– Что это?
– говорит генерал.
– Что он - немой, что ли?

– Да нет, - говорит офицер.
– Должен вам, ваше превосходительство, сообщить, что пять минут тому назад этот самый немой так здесь митинговал, что его повесить мало. Тем более, - говорит, - что он мне личное оскорбление сделал...

– Так, - говорит генерал.
– Замечательно. Ну, - говорит, - подайте мне стул, я его допрашивать буду.

Сел он на стул, облокотился на саблю и говорит:

– Вот, - говорит, - мое слово: если ты мне сейчас же не ответишь, кто ты такой и откуда, - к стенке. Без суда и следствия. Понял?