Мадам Батори тоже не дремала. В образе психических покемонов она напала на юношу, к этому времени только-только разделавшегося с Драгонайтом. Одну за другой Здоровяк уничтожил все три ипостаси графини - Абру, Кадабру и Алаказам. Тогда мадам Батори превратилась в громадного, размером со слона, кота-монстра по имени Спорвекс... Бой продолжался. Здоровяк умело сражался волшебными зернами, способными отбирать у врага его энергию. Впереди оставалось совсем немного: овладеть чудесной дудочкой Покефлаут, которая поможет одолеть оставшихся покемонов. Но Покефлаут надежно охранялась ужасным психо-призраком Спетро. Как нетрудно догадаться, им обернулся вездесущий оборотень - граф Дракула. Но наш герой не падал духом, держался молодцом. Можно только удивляться его самообладанию и находчивости! Здоровяк прознал, что оружие против Спетро называется спетротондо, и вот-вот должен был его раздобыть... Как вдруг в игрушке сели батарейки. В первый момент Здоровяк ужасно обрадовался. Еще бы: ведь вместе с игрой прекратили существование и зловредные вампиры! Но потом, когда до юноши дошло, что отныне и до самой смерти ему суждено торчать в этом мерзком замке, в этой дикой, глухой Трансильвании... Одним словом, когда наш герой понял, что его ждет, он сильно психанул и швырнул игрушку о стену. "Гейм бой" вдребезги разлетелась. Разбилась - и освободила вампиров. Граф и графиня - больше по долгу службы, нежели из-за ненависти или злобы, накинулись на несчастного юношу и тотчас лишили его жизни и крови.

* 11 * Поднявшись из мусорного бака ни свет ни заря, умывшись из ближайшей колонки, Гриценко бодрым шагом направился на завод. На проходной охранник, которому Серега по пьяни не раз бил морду, забыв потребовать пропуск, спросил: "Че, забыл что?.. Тебя ведь турнули... того... с завода? А? Ха-ха-ха!" - "Турнули. Но представляешь, заставляют гады день отработать!" - поделился сокровенным Гриценко. "Да ну!
– разинул рот охранник. Проходь тогда". В цеху по-прежнему пахло родным и надежным. Оказавшись под его высокими закопченными сводами, Гриценко первым делом отыскал Митьку Козлова, слесаря четвертого разряда и неплохого газосварщика. Не приятель, но в деле сгодится.
– Мить, не в службу, а в дружбу. Подсоби шабашку сварганить.
– Шо за шабашка-то?
– спросил Козлов, осторожно оглядываясь по сторонам. Щас Приходько нагрянет и тебя и меня за яйца возьмет.
– Не возьмет. У мастера две руки, а у нас-то яиц - четыре!.. Ну, если серьезно, есть возможность заработать.
– Ладно, говори, что нужно.
– Клетка нужна, разборная, из круга диаметром не меньше 24 мм, да еще с дверкой. Но это не все. Надо, Митя, еще челюсть сделать, вставную, из корундового сплава.
– А это еще на что?
– удивился Козлов.
– Лучше не спрашивай, Митя. Сам не знаю.
– Ну а размеры-то... челюсти?
– С меня снимешь, Митя, с меня. Вот и принялись за работу. Часа через два с половиной с шабашкой было покончено. Из соседнего цеха, натерпевшись насмешек, Козлов принес новехонькую вставную челюсть, не из корунда, но тоже из очень прочного и твердого сплава. К тому времени Гриценко закончил с клеткой - отдельные ее фрагменты были сложены в углу, подальше от любопытных глаз.
– На, примеряй, - оставаясь совершенно серьезным, Козлов протянул Сереге челюсть. Тот примерил - челюсть отлично села сверху на его здоровые зубы.
– Ну, прямо как на меня шили, - пошутил Серега.
– Теперь деньги давай, - не глядя в глаза, потребовал Козлов.
– Погоди, будут деньги. Клетка-то не готова! Приедешь сегодня после работы ко мне домой, сваришь эти куски. Я у знакомых сантехников возьму аппарат, электроды и баллон с газом.
– Да никуда я не поеду!
– возмутился вдруг Козлов.
– Мне лопаты готовить надо. Послезавтра картошку копать!
– Не приедешь - денег не получишь!
– пригрозил Гриценко. ...И вот Гриценко со связкой будущей клетки за плечами и вставной челюстью в кармане стоял на родной лестничной клетке. Спиной к Сереге, немного нагнувшись, прижавшись ухом к Гриценковсой двери, замерла соседка из квартиры справа. У соседки - вдовы лет сорока пяти-пятидесяти - был замечательный зад, чью порочную привлекательность не смог скрыть даже просторный халат. Над этим задом работал и в итоге сдавался не один мужчина. Вот, к примеру, муж рано сошел с дистанции...
– Шо там, Валентина Сидоровна?
– уважительно поинтересовался Гриценко, опуская на бетонный пол металлические прутья.
– Шумит у вас в квартире, Сережа, будто вода хлыщет, - даже не моргнув глазом, сообщила соседка. Всю сознательную жизнь Валентина Сидоровна прожила в обществе интеллигентных, вялых мужчин, а к Гриценко после ухода от него жены начала проявлять прямо-таки нездоровый интерес.
– Все могет быть, Валентина Сидоровна. Щас мы эту воду мигом заглушим, пообещал Гриценко, вступая в темноту своего коридора.
– А вы как-нибудь заходите на чай... Нет-нет, не сейчас. Вы ж знаете: делу время, потехе час.
– Всего час?
– разочарованно переспросила соседка и развела руками, когда Гриценко бесцеремонно захлопнул перед ее носом дверь. Дома было тихо и сухо. Свалив в кучу стальные ребра клетки, Серега сбегал к сантехникам, одолжил на час все, что необходимо для газосварки, на горбу притащил на четвертый этаж и стал, немного нервничая, дожидаться Козлова. Вскоре тот появился, уже слегка навеселе. "О, да тут все готово!" похвалил Серегу. Митька быстро сварил стенки клетки, установил дверцу.
– А замок?
– Козлов повернул голову к Гриценко.
– Держи.
– Зачем тебе все это?
– не выдержал, полюбопытствовал таки Митька.
– Не твоего ума дело!
– Гриценко неожиданно психанул, когда все было готово и клетка "украсила" центр его комнаты.
– Давай проваливай! Разговорчивый какой нашелся!
– А деньги?
– напомнил несколько опешивший Козлов.
– Деньги?!
– рявкнул Гриценко.
– А этого не хочешь?!
– Серега широко разинул пасть - на Митьку Козлова нацелились черные резцы и клыки, сделанные им же самим из суперпрочного сплава.
– Не дури, - струхнул Козлов, вспомнив страшные истории, которые с недавних пор поползли по городу.
– Нечего из себя вампира строить!
– А я и есть настоящий вампир!
– хохотнул Серега и для острастки клацнул твердосплавными зубами. Козлова словно ветром сдуло. Гриценко, довольный собой, обошел клетку, поглаживая еще теплые после сварки прутья. Зазвонил телефон.
– Я узнал его адрес, Сергей!
– голос Спинова на другом конце провода был заметно взволнован.
– Более того... я выяснил одну очень важную вещь...
– Шо Артем племянник Приходько? Гы!
– Гриценко непроизвольно рыгнул в телефонную трубку.
– А, так ты уже знаешь?
– голос Спинова оживился.
– Да, но сейчас мне нужен не этот поганец, а... моя дочь.
– Ты с ума сошел!! Ты хочешь ее погубить!
– Заткнись!.. Извини. Я хотел сказать... Саня, я не могу без ее любви!
– Да ты спятил! Какая любовь?! Ты же вурдо... Да ты же вампир!!
– Спинов истошно орал. Чувствовалось, он был одновременно в ярости и отчаянии. Оба чувства мгновенно передались Гриценко.
– Ха, Спинов! Вчера ты посмеялся над моим желанием мстить!
– Месть еще куда ни шло, но любовь...
– Чем хуже мести любовь?!
– Гриценко рассвирепел.
– При чем тут хуже!.. Любовь вампира... Это слишком, Серега, слишком!
– Брось, нечего из себя строить!
– Ну что ты задумал, о Господи?! Наступила пауза. Не отрывая трубки ото рта, Гриценко глянул в открытую дверь, ведущую из коридора в комнату, в их с Людкой бывшую комнату, глянул на стоявшую там клетку - в сером сумеречном свете наступившего вечера клетка приобрела мрачноватый свинцовый оттенок.
– Саня, я хочу разделаться с ними всеми скопом, а дочь использовать, как приманку.
– Да ты настоящий изверг! Бога в тебе нет!
– Не болтай чепухи! Дочь будет надежна защищена. Я придумал гарный план, а сегодня привез с завода клетку.
– Клетку?
– Да, сварил из 24-миллиметровых прутьев. Ни один гад не разогнет!.. Даже я.
– И все же это большой риск. Я думаю, все равно нужно...
– Не сомневайся! Ключ только у дочери. А замок я так установил, шо его фомкой ни за что не сорвешь! Кровососы обязательно клюнут, а тут охотники за вампирами с осиновыми колышками!.. Саня, ты должен их найти.
– Где? Впервые слышу, что есть такие охотники.
– Позвони Женьке Безсонову. Он все ж таки в газете работает, пусть наведет справки. Только быстро давай!
– Погоди, - в голосе Спинова послышалось отчаяние.
– Мне кажется... Я должен проверить надежность клетки. Вдруг ты что-то не учел?
– Смеешься, Спинов?.. А-а, ладно, если не лень - валяй! Я сейчас уйду ненадолго, ключ под ковриком оставлю.
– Спасибо, Серега, но...
– Ну шо еще?
– Гриценко явно терял терпение.
– Какой ты замок поставил?
– В клетке что ли? Не боись, приятель! Замок просто класс! Бельгийский, "Кале"... Гриценко вернулся, когда Машка уже была дома. Отчего-то не смея глянуть отцу в глаза, она быстро накрыла на стол. Встав на входе в кухню, опершись плечом о дверной косяк, Гриценко залюбовался дочерью. Тонкая, как стебелек, в вареных джинсах и топике цвета осоки, еще больше усиливавшем сходство с молодым побегом или стебельком, в эти минуты Маша была тиха и проворна. Ее движения, быстрые и точные, будто убаюкивали взгляд Гриценко, отвлекая от тех мыслей, с которыми он сюда пришел. Длинноногая, с тонкой талией, уже волнующими мужской взгляд кувшинками грудей... Затаенный страх, который угадывался в несколько напряженной ее мимике, делал юное лицо дочери еще красивей. Они молча и скромно поужинали. Серега, к которому вновь вернулась темная его дума, рассеянно ковырял вилкой в тарелке. Со все возрастающим страхом дочь смотрела на нетронутый ужин отца. Маша молча вымыла посуду и наконец обратила на отца немой взгляд.
– У нас нет другого выхода, Машенька!
– начал было оправдываться Гриценко, но тут же взял себя в руки: - Все будет хорошо. Полезай в клетку, там тебя никто не тронет. Маша, опять потупив взгляд, вошла в клетку, стоявшую посредине родительской комнаты, и замерла, не зная, что дальше делать. Гриценко быстро, даже суетливо, запер за ней дверь ключом, торчавшим в замке. Немного помедлив, протянул ключ дочери.

* 12 * Через четверть часа пришел первый вурдовамп. Это был Миц. Низкорослый и тощий, зато необыкновенно вертлявый, подвижный, он ринулся в комнату с клеткой, но на пороге замер и, точно голодный пес, жадно втянул носом воздух. При этом глаза его хищно заблестели. В предвкушении скорой жертвы Миц в течение нескольких секунд быстро-быстро извивался тонким телом, еще больше став похожим на собаку, виляющую хвостом. Затем Миц буквально впрыгнул в комнату, не глядя на оцепеневшую от ужаса девушку, три раза обежал вокруг клетки и вдруг с диким визгом кинулся на нее, словно бешеная обезьяна, повиснув на стальных прутьях. В ответ звонкой шрапнелью ударил девичий визг - зажмурив глаза и зажав руками уши, Машка что есть мочи визжала и топала ногами. Закончилось все так же неожиданно, как и началось: взбешенный Гриценко влетел в комнату и ни слова не говоря выволок за шиворот Мица. Тот совершенно опешил от такого отношения к себе. В доме Гриценко опять наступила тишина, но ненадолго. За полчаса до полуночи стянулись все вурдовампы. Пришли и два неразлучных приятеля - Лысый-толстый и Бейсболка. Правда, на этот раз кучерявый юноша пришел без привычной шапочки. Зато на голове Коровина глубоко сидел громадный трехзубчатый колпак с тремя кисточками. Дурацкий колпак поразил даже Гриценко: согнутый пополам набекрень, он потешно кивал-покачивался при каждом шаге Коровина. Вдобавок из-за этого странного, напяленного почти на самые глаза головного убора у предводителя вурдовампов идиотски топорщились густые и жесткие, как проволока, бакенбарды. Коровин расхаживал взад-вперед, быстро-быстро щелкал языком, свистел искусно и целыми звонкими россыпями, точно молодой соловей, и нес всякую белиберду. Однако впечатление шута и пересмешника, которое поначалу произвел вид Коровина, немедленно развеялось, стоило лишь на его лице мелькнуть знаменитой зловещей улыбке. Гриценко вмиг стало не по себе, когда он невзначай задержал взгляд на длинных и тонких, вытянутых в струну Коровинских губах. Серега уже видел, какое страшное оружие скрывается за ними. Вурдовампы, переговариваясь между собой на шелестящем и беглом, как степной пожар, языке, не совсем понятном Гриценко, принесли с собой какие-то пакеты и торбы. Выяснилось, что нелюди неожиданно решили устроить пир. Они вынимали из пакетов разную снедь, никак не сочетавшуюся между собой по вкусовым качествам, зато объединенную одной идеей, точнее, одним цветом (красным, красно-оранжевым) и формой (каплевидной, шарообразной). Гриценко во все глаза глядел, как Ягра и Шабар расставляли на столе, принесенном в комнату из кухни, тарелки и судки с красной икрой, клюквой в сахаре (сахарная глазурь треснула, из нее, словно птенцы из скорлупы, вылупилась рубиновая ягода), большими круглыми пирогами, сверху по кругу украшенными красной ягодой - поричкой, калиной и нездешней брусникой. Никто из вурдовампов даже не притронулся к этой драгоценной пище, подобно тому, как актеры не спешат закусывать бутафорскими окороками и яблоками, а посетители музеев - пригубить тамошнего вина (даже если бы такое и позволялось), выставленного в качестве экспоната. Все как будто чего-то ждали, продолжая обмениваться фразами на непонятном Гриценко, шелестящем языке. Наблюдая это странное сборище, Маша сжалась в дрожащий комочек, в испуге забилась в угол клетки, самый дальний от зловещего застолья. Дочь безуспешно пыталась привлечь внимание отца, то и дело бросая в его сторону немые, проникнутые безграничным отчаянием и мольбой о помощи взгляды. Однако Гриценко не реагировал ни на какие сигналы дочери. Словно очарованный, убаюканный неизвестной речью, он сидел, слегка сгорбившись, за столом, уставившись в какую-то его точку неподвижным, неживым взглядом.

С пиром раз и навсегда покончил Коровин. Из небольшого темно-синего флакона он облил блюда прозрачной жидкостью и, чиркнув зажигалкой, поднес ее к ближайшему пирогу с калиной. В тот же миг стол охватило шустрое пламя, вурдовампы одобрительно загалдели, Коровин властно щелкнул пальцами, и бритоголовый толстяк и его кудрявый приятель послушно схватили полыхавшую скатерть и, выскочив на балкон, кинули вниз. Когда они вновь садились за стол, пробило полночь. Как по команде, будто телескопические антенны из радиоприемников, из длинногубых ртов вурдовампов вылезли клыки. Клыки-антенны, настроенные на одну-единственную волну - ту самую, что генерируется человеческой кровью. Коровин, азартно потирая руки и в то же время не смея оторвать глаз от пола, обошел раза три клетку. Колпак на его голове послушно кивал, спеша согласиться с его темными мыслями. Вдруг Коровин резко крутанулся на каблуках, повернувшись к Гриценко.
– Гриц, отдай ключ, - с мягкой угрозой потребовал предводитель вурдовампов. Гриценко, продолжавший сидеть за голым, оставшимся без скатерти столом, еще ниже опустил голову. Маша же, услышав, чего хочет этот ужасный дядька в шутовском колпаке и с косматыми бакенбардами, задрожала с новой силой. Точно птица, порывисто взмахнув руками, она прижала их к заплаканным глазам.
– Ты зачем нас позвал, Гриц?.. Ты хочешь отдать ее нам?
– сведя, как филин, брови, Коровин низко-низко наклонился к Гриценко.
– Нет, - тихо ответил тот.
– Тогда зачем?!
– Коровин зашипел. Казалось, вот-вот он перейдет на свой шелестящий, как плащ смерти, язык.
– Она моя, - по-прежнему не поднимая головы, сказал Гриценко.
– Она моя кровь. Нет ничего желанней родной крови!
– Серега в сердцах стукнул кулаком по столу. Все вокруг оцепенели. Дочь сквозь пальцы со страхом наблюдала за отцом. Даже Коровин задумчиво так спросил: - Хм, ты хочешь доказать, что ты наш? То, что произошло в следующую секунду, привело в сильное замешательство уже настроившихся на легкую кровь вурдовампов, а Коровина заставило невольно отпрянуть. Гриценко вдруг заорал, завопил ужасным голосом, впившись сумасшедшим взглядом в покрывающегося красными полосами Коровина:

– Плевать мне на вас!! Я хочу одного - крови! Чтобы этой крови было как можно больше!.. Гриценко смолк так же внезапно, как начал орать. Прищурившись, он глянул из-за плеча Коровина, продолжавшего медленно пятиться, в сторону клетки туда, где умирала от страха бедная девушка.
– Когда-то... пятнадцать лет назад я одолжил ей кровь, - едва слышно произнес Гриценко и вдруг вновь как с цепи сорвался.
– А сегодня я собираюсь забрать свою кровь назад!!
– Отец, ты предатель!
– вскрикнула Маша и заплакала, но не пуская слюни и не голося, а тихо и не по-детски кротко. В ответ Гриценко дико расхохотался и, опрокинув на сидевших напротив вурдовампов стол, кинулся к клетке. В руке безумного Грица сверкнул ключ. Коровин во все глаза глядел на Серегу, во взгляде главного нечеловека читалось высшей степени изумление и восторг. Гриценко попытался с ходу вставить ключ в замок - безуспешно.
– Гриц, не спеши, мы с тобой!
– раздался позади подбадривающий голос Коровина. Гриценко еще раз нацелился на крошечный замочный паз, пихнул в него ключ - опять не идет.
– Вот зараза! Машка, что с замком?!
– по-звериному взревел Гриценко.
– Я же сам его за тобой запирал!.. Постой, это что же...
– до Сереги наконец дошло.
– Дрянь, ты поменяла секрет замка!!
– Это Александр Васильевич!
– закричала Маша.
– Я... нет, я верила тебе, а ты!.. Откуда он знал, что ты вместе с ними?! Я ненавижу тебя! Ты вампир! Вурдовампы бросились на штурм клетки. Расталкивая друг друга, злобно сопя и сыпля неизвестными проклятиями, они принялись безудержно трясти клетку. Однако все их усилия разогнуть 24-миллиметровые стальные прутья ни к чему не привели. Тогда, ужасно тараща на Машу глаза (краснючие, точно клюква, вылупившаяся из бледной глазури), они стали просовывать между прутьями непомерно длинные руки (Маше казалось, они и дальше продолжают расти) с крючковатыми когтями. Что вурдовампы только не делали, как только не изворачивались, силясь дотянуться до вконец обезумевшей девушки! Наконец они опрокинули клетку. Машу прорвало. Больше не стыдясь своих чувств, наконец вытесненных на поверхность сознания ее страхом, густым и крепким, как крещенский мороз, она звонко заверещала. Вспыхнувшая в ней жажда жизни придала ее голосу не замеченную в ней раньше страсть и силу. Маша громко, как позволили ей легкие, позвала на помощь: - Мамочка, где ты?! Боже, спаси меня!! Ну где же охотники за вампирами?! Коровин, гневно сверкнув очами, немедленно отреагировал на зов девушки: - Ишь чего захотела! Думала, что спасут?! Хотела нас подставить?! В засаду заманить хотела?! У-у-у, не выйдет! Вон он, погляди, твой охотник, спаситель твой, ха-ха-ха! Видишь, как пытается перегрызть прутья! Зачем?! Чтобы вернуть себе свою кровь!! Ха-ха-ха! "Перегрызть прутья!
– будто током ударили Гриценко эти слова Коровина. Перегрыть? Как я мог забыть?!" Гриценко выхватил из нагрудного кармана рубашки вставную челюсть из твердосплавного материала и со второй попытки насадил на свои клыки. Как одержимый, Серега бросился грызть решетку. В стороны, точно из-под мощной фрезы, полетели стальные опилки. Обступив тесным кольцом Гриценко и решетку (Маша, увидев такое, к своему счастью, тут же потеряла сознание), вурдовампы одобрительно щелкали клыками, свистели, улюлюкали и харкали под ноги чужой, давно проглоченной кровью. "А ты, Гриц, не такое уж и чмо!" - похвалила по-своему Ягра.
– Сопротивление бесполезно!!
– отплевываясь металлической стружкой, исступленно ревел Гриценко. Неизвестно, сколько еще оставалось неперегрызенной стали, когда в комнату ворвался Сашка Спинов. Перед собой он держал два белоснежных свежевыструганных кола, кое-как сложенных крест-на-крест. Руки Спинова заметно дрожали. В этот момент большая часть вурдовампов была увлечена атакой на клетку, и появление непрошеного гостя заметило лишь двое-трое кровопийц, бесновавшихся возле двери в комнату. Они яростно работали локтями, пытаясь прорваться сквозь толпу собратьев к вожделенной клетке, когда за их спинами вырос человек с осиновыми кольями. От неожиданности кто-то из вурдовампов возмущенно-испуганно ахнул, беспомощно клацнул клыками, попятился в страхе, наступая на ноги собратьям... Но уже в следующую минуту кровопийцы пришли в себя: вслед за ропотом раздались проклятия, угрозы, призывы "пустить на сок засранца!" Сам же Спинов встал как вкопанный на пороге. Мягко говоря, он оробел, увидев толпу бесновавшихся клыкастых людей. Однако призыв пустить его на сок внезапно разозлил Сашку, и он, жутко матерясь (может быть, впервые в жизни) и непрерывно осеняя кровопийц осиновым крестом, кинулся в их гущу и продырявил первого же вурдовампа, попавшегося ему на пути. Кол легко прошел насквозь: проткнув ткань какой-то одежды, он вышел между лопатками кровопийцы в виде громадного алого маркера. Разинув рот (с клыков закапала зеленая слюна), вурдовамп пару раз вздрогнул, будто его ударило током, покачнулся... и вдруг разлетелся на куски в разные стороны. Словно его не колом проткнули, а взорвали противопехотной гранатой, которую Спинов вместе с колом умудрился запихнуть в живот кровопийцы. От такой лихой кончины врага Спинов растерялся, зато вурдовампы еще больше озверели. Враз отхлынув от клетки, клыкастой оравой бросились на Сашку. Вперед вырвался Гриценко, вид его был ужасен и мерзок - подлинно нелюдь!, - в особенности глаза: не красные, наполненные кровью, а матово-черные, цвета застоявшейся таежной воды, заживо захороненной в дремучей чаще... Глаза Гриценко приобрели громадную шарообразную форму, вмиг напомнив Спинову шарики от "мышек", встроенных в ноутбуки. Увидев, как его дружно атакуют, Спинов не на шутку струхнул, даже пукнул нечаянно и, позабыв про второй кол, кинулся наутек. Но тут же споткнулся о порог и едва не параллельно бетонному полу вылетел на лестничную площадку. К счастью, приземление 36-летнего Александра Спинова прошло более-менее удачно: прямо на вздымавшуюся волнами (по всей видимости, от бушевавших внутри душевных циклонов) грудь Валентины Сидоровны. Соседка по обыкновению как бы невзначай оказалась перед дверью Гриценко. В качестве оправдательного документа или, точнее, улики в правой руке Валентины Сидоровны был зажат веник. Якобы Валентина Сидоровна подметала лестничную площадку, а тут на нее налетел хулиган... Но когда вдове на грудь упал еще довольно молодой мужчина, она, не раздумывая, отшвырнула прочь веник и с чувством дернула Спинова за руку, как это обычно делает при вывихах ортопед. От резкой боли у Сашки случился обморок... Очнулся Спинов уже в душных объятиях Валентины Сидоровны в ее большой, давно не мятой телами любовников постели. Вампир Валентина Сидоровна пила из Спинова любовь.

* 13 * Машку, с лицом белым, как факсовая бумага, со странными красными полосами на лбу и щеках, всю трясло и лихорадило. Девушка беспрерывно плакала и икала. Сейчас Машка была в безопасности. Поджав к подбородку колени, уронив на руки голову, тихонько скуля, она пыталась спрятаться в углу старого уютного дивана. Оба Спинова нежно хлопотали над ней: отец укрыл вздрагивающие плечи девушки теплым пледом, сын принес стакан чаю с лимоном. Напротив мирно бубнил телевизор: шли утренние новости. Маша жалостно всхлипывала. Почти час назад, чудом сбежав из своей квартиры, она примчалась к Спиновым. Сейчас она не могла внятно объяснить, почему она вдруг осталась одна в своей комнате, в жуткой стальной клетке, спасшей ей жизнь. В тот миг, когда сознание, высвободившись из тисков страха, вновь вернулось к ней, Машка увидела сквозь бурые, покрытые грунтовкой, прутья решетки разгромленный свой дом: вокруг разбросаны клочки бумаги и обломки кухонного стола, густо витает пух, будто распотрошили все разом подушки, на ковровом покрытии у входа в комнату растеклось громадное, повторяющее контуры человеческого тела пятно. Оно было грязно-черным, словно выжженное утюгом. А рядом кол деревянный валяется... Отомкнув ключом, спрятанным под сердцем, замок, она осторожно шагнула из клетки, но уже в следующую секунду, подгоняемая новым приступом страха, сломя голову кинулась из ада. Таксист, лет пятидесяти дядька в синей сатиновой капелюхе, согласился под честное слово отвезти к Спиновым. Глянув на бледнючую, явно напуганную до смерти девушку, спросил со вздохом: "Шо, мабуть, пацаны силком взяли? Вот кляты подростки!" На что Машка испуганно промолчала. И вот сейчас, обливаясь сладким чаем, она медленно успокаивалась в кругу близких друзей отца. А сама о нем говорила такое: - Вампирище!! Господи, он чуть не загрыз меня! Если бы не вы, Александр Васильевич!.. Спинов-старший, сам не так давно вернувшийся домой (нелегко было вырваться из хищных объятий Валентины Сидоровны; казалось, она лишила Сашку на ближайшую пятилетку не только мужского семени, но и жизненных сил) устало успокаивал девушку: - Ладно, чего там. Все позади уж, Маша...
– Он больше мне не отец! Вампирище проклятый! Его надо колом проткнуть!.. Александр Васильевич, убейте отца!
– Ну что ты, Маша!
– Спинов-старший машинально отстранился от девушки, отрицательно покрутил головой.
– Сергей... Мы столько с ним пережили...
– Нет! Вы сделаете это!!
– Маша истерично взвизгнула и едва не кинула в Вовку стакан с недопитым чаем. Юноша сидел на полу у Машиных ног, с нежностью глядя на нее снизу вверх.
– Погоди, Маш, не кипятись, - вытерев рукавом рубашки лицо, обрызганное чаем, Володя постарался как можно теплей улыбнуться.
– Есть шанс спасти твоего отца. Правда, шанс очень слабый и я не уверен в окончательном результате.
– Если не уверен, зачем обнадеживаешь?
– недовольно нахмурил брови Спинов-старший. Он хотел поправить плед на плечах девушки, но та неожиданно зло скинула его руку: - Господи, о чем это вы?! Мой отец - вампир!! Я его так ненавижу, а вы тут... Осиновый кол - вот какое лекарство ему нужно!
– Перестань, Маша! Послушай хоть минуту и... и пожалей отца, - Вова встал и, протянув девушке руку, заставил ее подняться с дивана и повел в свою комнату. Та по-прежнему была напичкана электроникой, завораживала взгляд, точно змея, красно-желто-зелеными огоньками, путалась под ногами плетьми черных проводов... Но Машке было наплевать на Вовкины компьютерные джунгли.
– Ну?
– она недружелюбно уставилась на парня. А тот, захваченный пока одному ему известной идеей, включил компьютер и набрал что-то на клавиатуре.
– Помнишь, я взял анализ вашей крови? Твоей и твоего папы?
– Вовка поднял на девушку глаза. Они были желто-зеленые, как лампочки в его странных приборах.
– Ну?
– Маша подозрительно следила за действиями приятеля.
– Ваша кровь почти идентична! Совпали и резус-фактор, и группа крови... Поэтому я подумал: чтобы спасти твоего отца, его кровь нужно вернуть в первоначальное состояние. Сейчас у него кровь вурдовампа, это мертвая кровь, а нужно, чтобы она стала по меньшей мере как у тебя.
– Так ты хочешь сделать переливание крови?
– воскликнула Маша. Она впервые с интересом смотрела на Вовку.
– Что-то вроде этого. Маш, наберись терпения, я попытаюсь по порядку объяснить тебе свою идею.
– Валяй.
– В общем, я создал веб-поляризатор крови. Уже и имя придумал - Поляриз. По идее, он должен превращать кровеносную систему любого теплокровного существа в некую сеть. Условно я назвал такую поляризованную кровеносную сеть Гемоглобовым...
– Гемоглобов? Почему Гемоглобов?
– Какая разница?! Слушай дальше!
– неожиданно раздраженно отмахнулся от вопроса Вовка, будто спросили его о чем-то слишком сокровенном.
– Слушай, Машка, и не перебивай, - уже спокойно повторил он.
– Волнуюсь я. Тебе ведь первой рассказываю.
– Ладно, ничего, проехали уже.
– Ну тогда... Короче, придумал я веб-поляризатор довольно давно, около года назад, когда шел на экзамен по химии.
– Ты хоть покажи его. А то я и представить себе не могу, о чем идет речь, - Машка, подбоченясь и слегка пританцовывая (в комнате из невидимого источника едва слышно доносилась музыка), расхаживала по компьютерному миру Спинова-младшего, этого странного чудака, собравшегося спасти ее отца. Ненавистного ей вурдовампа.
– Хорошо, - Вовка подошел к низкому стеклянному столику, стоявшему в изголовье кушетки, заправленной пушистым вишневым одеялом. Со столика Вовка поднял не замеченный девушкой плоский серебристый предмет. Вещица была невелика, чуть больше машинописного листа, и имела пятиугольную форму. На нее параллельно друг другу были натянуты, точно струны, пять золотистых нитей, продетых одним концом в черные, размером с крупную пуговицу кружки.
– На гусли похоже, - неожиданно сравнила Машка.
– В древности с ними былинники по Руси ходили, народ поучали. А когда праздник какой наступал, скоморохи за гусли брались, танцорам подыгрывали.
– Надо же!
– с неподдельным восхищением воскликнул Вовка. Неясно было только, чему он больше удивился - не то Машкиному знанию, не то той манере, с которой она сейчас говорила.
– Откуда знаешь?
– А! Я историей немного увлекаюсь, - Машка с нарочитой небрежностью махнула рукой.
– Расскажи лучше, как им пользоваться. Что это за струны?
– Это нерводы. Их столько же, сколько у человека органов чувств, - пять. Нужны они...
– Да, для чего эти... как ты их назвал, нерводы?
– ...Нужны они для того, чтобы привести мозг человека в специальное гармоничное состояние. Это очень важно. В противном случае веб-поляризатор не сработает или, что гораздо хуже, кровь может свернуться, как прокисшее молоко...
– И ты тогда не сможешь сделать из моего отца Интернет?
– Да. Молодец, быстро схватываешь, но...
– ...Никаких "но"!
– Машка капризно надула губки.
– Немедленно расскажи, как управлять твоими "гуслями"!
– и вдруг девушка закричала не своим голосом: - Я хочу забыть отца!! Ненавижу его, ненавижу!! У Маши была истерика. Закрыв руками лицо, безутешно всхлипывая, вздрагивая худенькими плечами, она встала посреди комнаты. Со всех сторон на нее равнодушно смотрела мертвая техника. Точнее, совершенно чужая, такая же чужая, каким предстает перед нами любой, даже очень близкий покойник... А ведь это была техника пока еще безымянного будущего!
– Ты че это, Маш?
– пришел наконец в себя Вовка.
– Сказал же тебе: я постараюсь спасти твоего отца. Расслабься, а я... Да, я ж так и не рассказал, какой номер выкинул тогда на химии! Так я продолжу?
– Валяй. Только скажи сначала... Что это еще за "специальное гармоничное состояние", в которое ты собираешься привести папин мозг? На что оно похоже? На кайф?
– Ну ты спросила!.. Когда я впервые попробовал... Это как раз был экзамен по химии, - Вовка ухмыльнулся, отчего-то невесело так ухмыльнулся.
– Жара стояла бешеная. Не помнишь ту весну, Маш? Короче, жарища, а мне так кайфово! Я чувствовал... нет, я сам был источником прохлады, которая находилась внутри меня, точнее, в моей башке. Это была нирвана!
– Нирвана?!
– с явной завистью в голосе воскликнула Маша.
– Вот как это было, - Вовины глаза опасно заблестели, голос зазвенел высоко, грозя сорваться на фальцет.
– Сначала я разместил шпаргалки в Интернете, на своей страничке. Потом...
– Вовка осторожно, будто боясь обжечься, коснулся гуслевидного веб-поляризатора.
– Когда мне в первый раз удалось поляризовать свою кровеносную систему, я скачал экзаменационные билеты из Интернета в кровь. И что ты думаешь! Кровь мгновенно разнесла "шпоры" по всему телу! Естественно, информация попала и в мою непутевую башку. Зато... зато - ха-ха-ха!
– я отбарабанил экзамен по химии не хуже Менделеева! Кровь, Машка, это идеальная сеть! Мой Гемоглобов - это вау!
– Ну а я тут причем?
– Машка недовольно насупила брови, тут же опустив на землю разошедшегося не на шутку Спинова-младшего.
– Как "причем"? Но это же так... Прости, я так долго рассказываю, чтобы ты поняла, как я хочу спасти Сергея Иваныча. Вчера мне удалось записать цифровую модель твоей молекулы ДНК. Она станет основой довольно простого вируса, который я назвал гемовирусом. Теперь, если я запущу гемовирус в заранее поляризованную кровеносную систему (иначе говоря, Гемоглобов), он, по идее, должен переструктурировать кровь. Разумеется, "под себя". То есть прежние молекулы ДНК исчезнут, а на их месте... Они как бы мутируют после обработки их гемовирусом. В итоге человек обретет новую кровь.
– Это не опасно?
– Не знаю, но... Если бы речь шла о совершенно чужой крови, но у твоего отца кровь хоть и отравленная, кровь вурдовампа...
– Мы с ним одной крови, - тихо произнесла Маша и отвернулась.
– Вот и я об этом же. Наверняка в крови твоего ужасного папаши сохранилась прежняя структура, ну хотя бы ее отдельные фрагменты. А у того гемовируса, который мне удалось создать, твои молекулы ДНК. Значит, если вирус скачать в Сергей Иваныча... Короче, Маш, есть шанс!
– Надо сейчас же позвонить отцу!
– Подожди, не гони лошадей. Не забывай: твой отец как-никак вурдовамп. Точнее, им он становится лишь после полуночи. До этого он вроде как нормальный. Ненормальна лишь его кровь. Она настоящий оборотень.
– Кровь - оборотень?!
– Очень на это похоже. Днем кровь у Сергея Иваныча нормальная, а ночью превращается в кровь вурдовампа. Могу предположить, что это основное преимущество вурдовампов, укусивших твоего отца, перед, так сказать, классическими вампирами, не один раз описанными в литературе. Это качество позволяет вурдовампам не бояться дневного света и многих других вещей, перед которыми бессильны вампиры... Но сейчас я хотел сказать о другом. Только после того как пробьет полночь и кровь Сергея Иваныча вновь станет кровью вурдовампа, я смогу подключить к нему веб-поляризатор. А днем - без толку!.. На поляризацию кровеносной системы и превращения ее в Гемоглобов уйдет, думаю, не больше десяти минут. Затем я закачаю гемовирус. Еще, наверное, минут сорок-пятьдесят понадобится, чтобы по полной программе обработать зараженные молекулы ДНК, перестроить их на свой лад. На твой лад, Машка. И тогда неясно будет, кто кем рожден: ты отцом или он тобой.
– Боже, как страшно!
– девушка вдруг оступилась, зацепилась ногой за какой-то провод - в тот же миг в комнате погас свет.
– Вовка, обними меня скорей! Чувствуешь, как я вся дрожу? Может, и во мне уже течет кровь вурдовампа?
– А-а! Какого черта ты меня укусила?!..

* 14 * Под вечер, словно притянутый магнитом, Гриценко снова оказался на Первомайке, поблизости от фирмы "Бокс Лтд". Как бы гуляя, совершенно бесцельно фланируя по залитому августовским теплом центру города, Серега забрел в знакомую арку в жилом доме, стоявшем наискосок к полуподвальному офису. Зашел как бы от нечего делать да и остался торчать в арке на добрых полтора часа. Справа садилось грузное красновато-лиловое, будто вобравшее в себя всю жизненную силу, всю кровь уходящего дня солнце. Слева в красно-оранжевой палатке торговали "Ахтырским". Пиво было на разлив. Чтобы не вызывать у жильцов дома подозрения (чего это, мол, мужик чужой встал в проходе, как маньяк какой-то?), Гриценко время от времени покупал прозрачный полулитровый полиэтиленовый стакан чуть водянистого "Ахтырского светлого". "Странное дело, но днем мне вовсе не хочется крови, - лениво потягивая пиво, размышлял Гриценко.
– Вот пива - совсем другое дело!" И злости у дневного Сереги совсем не было, не токмо жажды крови. Он, в общем-то, давно простил Артема-"Маруани", этого засранца... Зато не простил другой Гриценко, ночной - вурдовамп. У Гриценко-вурдовампа злости и ненависти было хоть отбавляй!.. Но время его еще не пришло. А пока в ставшей уже привычной засаде притаился дневной Гриценко, предпочевший человеческой крови "Ахтырское светлое", пусть даже такое разбавленное, каким сейчас торговала в красно-оранжевой палатке усатая толстая тетка. Дневной Гриценко выглядел обычным мужиком, безразличным, казалось, абсолютно ко всему и даже к тому, кто мог бы посягнуть на его свободу. Оттого-то был дневной Серега Гриценко таким беззащитным. Переминаясь с ноги на ногу в пахнущей сырым кирпичом тени арки, Серега рассеянно поглядывал на противоположную сторону улицы, на стеклянную дверь, ведущую в офис "Бокс Лтд". Еще полчаса назад из нее должен был выйти злейший враг ночного Гриценко. Но Артема все не было, а пиво уже давало о себе знать. Черт бы побрал это "Ахтырское"! Сейчас Гриценко не радовало даже отсутствие "жигуленка" Приходько. В самом деле среди припаркованных авто не видать было "тачки" Савелича. В этот вечер мастер почему-то не приехал за племянником. Может, бдительность ослабил, а может, Приходько не было в городе. А, один фиг!.. Вдруг, беззвучно хлопнув стеклянной дверью, показался Артем. Чтобы убедиться, как сильно напуган парень, Гриценко понадобилось пару секунд. Семимильными шагами перемахнув через улицу, Серега схватил Артема за грудки. Тот побелел, как анальгин.
– Ну, засранец, шо мне с тобой робыть? Серега поднял за ворот дорогого, вызывающе пахнущего пиджака обидчика и... теперь не знал, что с ним делать. "Впиться что ли в горло да высосать кровь?.." Нет, такие мысли могли прийти только больному на голову. Серега чувствовал себя совершенно здоровым. Здоровым!
– Был бы ты девкой, я б тебя трахнул. Люблю черноволосых...
– Пидор...
– едва слышно выдавил из себя Артем. Он продолжал беспомощно дрыгать ножками, повиснув в сильных, соскучившихся по тяжести руках Гриценко. На странную парочку начали обращать внимание. Кто-то крикнул охранника. Серега поймал на себе уже не один гневный взгляд, но никто из прохожих не рискнул вслух выразить негодование или тем более поносить и пугать милицией здоровенного мужика. А того вдруг начал разбирать пьяный смех: сколько ждал этой встречи, представляя во всех подробностях, как расквасит нос этому ублюдку, и вот на тебе!.. Бить Артема по-прежнему не хотелось. Зато тот внезапно изловчился и, оставаясь в подвешенном состоянии, ударил коленом в переполненный пивом мочевой пузырь Гриценко. Серега только ахнул! На свое счастье, Артем мгновенно поймал такси и, испуганно оглянувшись из-за заднего стекла, укатил. Серега хохотал во всю глотку. Стрельнув сигарету у щуплого охранника (пока Гриценко держал на весу своего обидчика, охранник неуверенно подпирал двери офиса), Гриценко вернулся в арку. Там он минуты три поливал тугой струей грязный камень. И опять ему никто не посмел сделать замечание. Серега весело кончил мочиться, и солнце с облегчением провалилось за горизонт. Спустились теплые августовские сумерки. Но Гриценко уже знал, где живет Артем. Как знал и то, что молодой человек не рискнет выйти из дома до самого утра. Поэтому в начале первого ночи, вооруженный коротким ломом, завернутым в кухонный Людкин фартук, Гриценко стоял возле дома Артема. С таксистом Серега успел расплатиться за две минуты до полуночи, поэтому желания перегрызть водиле горло у Сереги не возникло. Семья Артема Бойко жила в элитной трехэтажке на Новоместинской. Напротив подъезда в тесной компании "опелей", "дэу" и "шкод" стоял знакомый приходьковский "жигуленок". К его крыше прижался пятерней почерневший в ночи кленовый лист. На пути всерьез настроенного Гриценко встала дверь с кодовым замком. Снисходительно хмыкнув по поводу надписи "Новые арии - в аду и раю!", красной краской (видимо, из пульверизатора) выписанной прямо над замком, Гриценко ломиком взломал дверь. Даже в коротком тамбуре подъезда, вылизанном по последним причудам евроремонта, был установлен подвесной потолок. Молочный свет лил с него светильник, напомнивший Сереге перезрелый огурец. Гриценко, словно юноша, легко взбежал на третий этаж. Дверь под номером "18". Даже не удосужившись нажать кнопку звонка, Серега принялся деловито высаживать шикарную, цвета вишневого варенья дверь. Раз ломик сорвался и грубо свез фрагмент вычурной резьбы, оставив глубокий шрам на лакированном теле двери... Наконец дверь поддалась и неуклюже повалилась набок. В ярко, до рези в глазах, освещенном коридоре стоял угрюмым истуканом мастер Приходько. Савелич был бледнючим, с черными мешками под глазами. Наперевес, нацелив в грудь Гриценко, он держал черную охотничью двустволку. Глядя на замешкавшегося Серегу неподвижным взглядом, Приходько дал залп одновременно из двух стволов. Крупная дробь (может, даже картечь) пробила насквозь грудную клетку Гриценко, щедро прыснув алым соком на поваленную красно-вишневую дверь. Мощь выстрела была такова, что Гриценко, словно мячик, выбросило на лестничную площадку. Но ни боли, ни страха, ни жалости к себе он не почувствовал. Запрокинув голову, ощерив черно-желтые, будто вскрытые морилкой, клыки, Гриценко издал истошный грозный рык. Серега снова стал вурдовампом. Чудовищем, жаждущем крови и мести. У мастера вздрогнул, мелко запульсировал нерв на небритой левой щеке. Судорожным движением Савелич вытащил из брюк патрон, но перезарядить ружье не успел. Гриценко так двинул мастеру в челюсть, что тот, пролетев вдоль длинного коридора четырехкомнатной квартиры, с ужасным грохотом вышиб спиной дверь в туалет.
– Сопротивление бесполезно!! Помоги мне, боже...
– вспомнил страшную молитву Гриценко-вурдовамп. С клыков на роскошный желто-синий ковер капала вязкая, концентрированная Серегина ненависть. Он нашел Артема в комнате с необъятной, как любовные фантазии, кроватью. В спальне сладко пахло духами и уютным грехом. Серега одним рывком вытащил из-под кровати за ногу Артема. Юноша дрожал крупной дрожью, точно отбойный молоток в руках дорожного рабочего. На Артеме был дорогой блестящий костюм "Adidas".
– Кто носит фирму "Адидас", тот родину...
– сырым басом загоготал Гриценко и вдруг, доверительно шепнув: "Гляди фокус-покус" - одним движением могучей руки кузнеца насадил на свои крепкие, здоровые зубы чудо-челюсть из сверхтвердого сплава. Напрасно забился в истерике "новый арий" Артем Бойко, фантастически похожий на легендарного Маруани. За семь секунд Гриценко перегрыз стальной браслет на горле обидчика и меньше чем за секунду - тонкое его горло. Но кровь юноши Серега выпил потом, когда разделался со всем его семейством. А в Артемовом семействе собрались еще те типажи! Да вот они еще дергают ножками: начальственного вида отец, потрясающе смахивающий на Михал Михалыча Жванецкого (и тоже не лишенный чувства юмора - защищаясь от кровопийцы, папа Артема схватил ножницы и изобразил из них крест), молодящаяся, кокетливая мамочка, эдакая Мерилин Монро с платком пани Солохи на голове (мамочка до последнего дралась раскаленными электрощипцами и отчаянно поливала Гриценко едким лаком для волос, и только тогда, когда зубы чудовища сомкнулись на ее красивой длинной шее, она вдруг с такой страстью прижала Серегу к груди, что едва не задушила) и, наконец, бабушка, кругленькая, крепкая еще старушенция, у которой был шанс проткнуть вурдовампа Серегу клюкой. Гриценко повезло: на конце клюки был надет резиновый колпачок. Он-то и самортизировал удар. Зато Серега действовал без жалости и промаха: так лязгнул зубами по бабкиной шее, что голова ее снегирем слетела со старушечьих плеч и, надо ж, точно в открытую форточку! То-то было веселья слонявшимся под окном от нечего делать подросткам!.. Но что самое удивительное, что так изумило разошедшегося не на шутку вурдовампа Гриценко, так это отсутствие в доме Бойко даже малейшего намека на принадлежность домочадцев к неизвестной элите - "новым ариям". "Ну да, сразу видать, не из бедных, - поглядывая на раскиданных по комнате мертвецов, размышлял Гриценко.
– Папаша - начальник какой-нибудь или бизнесмен. Мамка тоже не из простых - грудь как у царицы. Про старуху вообще молчу - ведьма еще та!
– Серега погладил грудь там, куда пришелся удар клюкой. Вздохнул почти сокрушенно: - Но какие они, к е... матери, арийцы?! Или, шо хуже, фашисты? Кровь-то у них не чище, чем у бомжа из мусорного бака..." И тут Гриценко вспомнил про Приходько: "Ах ты! Савелич точно на фашиста похож! Уволил меня, зараза! Не прощу!.." Но в туалете мастера не оказалось - смылся. Бачок унитаза был густо забрызган кровью. "Ты гляди, как мастер долбанулся о дверь! Не иначе как головой..." Оторвав кусок туалетной бумаги, Серега вытер кровь, а бумагу не выкинул - сунул в карман.

* 15 * Гриценко искренне недолюбливал Мица - этого вурдовампа-доходягу без клыков. Ничтожество, коровинский лизоблюд!.. Зато с удивительным, волшебным обонянием. Любая собака могла бы позавидовать остроте его нюха!.. Вот Мицу Гриценко и нес окровавленный кусок туалетной бумаги. Через половину ночного города нес. Шел и боялся наскочить на случайного прохожего или ватагу пьяных подростков. Не их самих, конечно, боялся, а их крови, перед которой наверняка бы не устоял, которую пил бы без остатка... А выпивая из них кровь, мог ненароком запачкать ею кусок туалетной бумаги. Смешалась бы тогда кровь, поди после этого разбери, где кровь ночного козла, а где - мастера Приходько. Вот этого и боялся Серега-вурдовамп. Но все обошлось, и Гриценко благополучно добрался до двухэтажного деревянного дома с большими клетчатыми окнами. Коровина там не застал - с дюжиной клыкастых гвардейцев он отправился на шальной ужин: пощекотать до смерти чьи-нибудь нервы да досыта напиться жаркой кровушки. Остальные вурдовампы, руководимые писклявым голосом Мица, готовились к какому-то веселью - бегали туда-сюда с красными и желтыми лентами, наобум расставляли на длинном, занявшем место вдоль всей громадной, залитой сумасшедшим светом комнаты столе тарелки с красно-рубиновой пищей, расплескивали на пурпурную скатерть малиновое вино из черных точеных рюмок, уносили прочь алые объедки... Никто ничего не ел. Над пищей просто измывались: крошили, растирали, безбожно смешивали.... Гриценко определенно позабавил вид Мица. В поварском колпаке, все норовящем съехать на крючковатый нос, в идеально накрахмаленном халате Миц с несколько вытянутой, сосредоточенной физиономией - эдакой худенькой мордочкой хорька - готовил бутерброды. Захватив на кончик ножа слой масла из масленки, он ловко растирал на ломте белого хлеба. Потом, зачерпнув тем же ножом из двухсотграммовой баночки оранжевой желевидной массы, он, чему-то улыбаясь, размазывал желе поверх масла. Не проходило и пяти секунд, как оранжевая масса на бутерброде чернела и сворачивалась, как человеческая кровь. Ягра громко фыркала, наблюдая столь чудовищные метаморфозы, происходившие со смородиновым джемом.
– Миц, в тебе говорит нереализованный вурдовамп. Ха-ха-ха, любая летучая мышь даст тебе фору в сто очков!
– смеялась она над неполноценным кровопийцем Мицем. В неизменном парике, облаченная в тугой, цвета мякоти спелой сливы комбидресс, Ягра лениво разминалась на небольшом возвышении, покрытом блестящей черной тканью. Рядом Миц готовил бутерброды со свернувшейся кровью. С проникновенной хрипотцой на тумбочке пел "Аккорд-301", накручивая чей-то незнакомый голос. Ягра садилась в шпагат, делала мостик и вдруг выхватывала из-под себя то красно-желтые ленты, то черных, совершенно прямых, будто одеревеневших, змей с узкими красными языками. Одну из таких змей Ягра в отчаянии метнула в Гриценко, но, тут же смутившись, убежала в дальний конец комнаты. Как раз в этот момент Гриценко взял в рот сигарету. Серега ловко поймал на лету черную змею и с невозмутимым видом прикурил от ее красного языка. Отбросив ее за ненадобностью в сторону, он уже не видел, как змея, ударившись об пол, разлетелась на сотни мелких черных осколков, точно стеклянная шпага.
– Ягра от тебя без ума, Гриц, - не поднимая глаз от обреченных бутербродов, бесцветным голосом заметил Миц. Гриценко пропустил его фразу мимо ушей.
– Где Коровин, а?
– плюнув под ноги, спросил он.
– Тут одна бабка объявилась. Новенькая. Час назад ее кто-то из наших укусил, - нехотя, явно делая над собой усилие, произнес Миц.
– Бабка жутко свирепствовала, все грозилась кому-то кровавой расплатой...
– Миц боялся взглянуть на Гриценко.
– Вот Коровин и повел ее да еще с пяток лохов на боевое крещение. Чтобы старая карга пары выпустила. Негоже нам, вурдовампам, междоусобицы устраивать. Так я говорю, Гриц? Вместо ответа Серега взмахнул рукой и вдруг сунул под нос Мицу кусок туалетной бумаги. Тот самый, которым Гриценко вытер приходьковскую кровь. Миц резко потянул носом воздух, колпак немедленно съехал ему на глаза, вурдовамп в бешенстве скинул его с головы. Яркие красные полосы прочертили ото лба до лысой макушки его непутевую голову.
– Этой крови полчаса, от силы час!
– со знанием дела сообщил возбужденный Миц.
– Верно, - ухмыльнулся Гриценко и поводил перед носом маленького вурдовампа окровавленной бумагой.
– Найдешь? Надо добить... Миц, будто пес, спущенный с поводка, несся на несколько шагов впереди Гриценко. Маленький вурдовамп то и дело спотыкался, падал, сбивал в кровь локти и колени, бежал дальше и, казалось, улицы шарахались и разбегались в стороны, едва завидев столь резвого ночного хищника. Миц сразу же вывел к цели. Как ни странно, Приходько не стал хитрить и плутать, заметая следы. Савелич укрылся у себя дома за стальной бронированной дверью. На этот раз Гриценко не стал взламывать дверь - не успел. Миц не дал. Неожиданно он напомнил, что они как-никак вурдовампы, а значит, могут обращаться в разные интересные вещи. Например, в дым. Сине-зеленым, точно боевой зарин, газом они по очереди просочились сквозь замочную скважину в дом мастера Приходько. А материализовались уже в дикой, как характер самого мастера, спальне, где тот трахал жену Сереги Гриценко. Лежа сверху, голый Савелич напоминал рубанок. Тот с таким же упрямством и жадностью врезается в тело доски. Не заметив (а может, делая вид, что не замечает) появления Гриценко и Мица, Приходько-рубанок продолжал яростно водить туда-сюда голым торсом. Из-под него вместо стружек разлетались в стороны густые горячие стоны Серегиной жены. Застигнув Людку и Приходько вдвоем в постели, да еще в момент совокупления, Серега не сразу пришел в себя, поражаясь тому, с какой жадностью и спешкой эти сволочи занимаются любовью. "Прямо как перед смертью, - подумал Серега, но сам же себе и возразил: - Почему как?" Жену Гриценко не тронул. Даже обернувшись вурдовампом, он продолжал испытывать к ней крайнюю неприязнь. Или... затаенную симпатию, чудом сохранившееся чувство родства, в котором боялся себе признаться... Зато с удовольствием перегрыз горло мастеру Приходько. С раскачивающимся, как маятник, членом Савелич носился по спальне в надежде спастись. Гриценко играючи сгреб его в охапку и безумно долго сосал его кровь. Когда Приходько, издав последний хрип, за ненадобностью был брошен на пол, Серега весело изрек: "Нашего полку прибыло!" А пнув ногой пока еще бездыханное, не налившееся новой, ядовитой кровью тело мастера, добавил: "Вот теперь ты полный кровопийца!" Гриценко знал: меньше чем через четверть часа мертвец очнется и покажет миру клыки. Пока Серега, посмеиваясь, на клочке бумаги рисовал схему, как от дома Приходько пройти к двухэтажному логову вурдовампов, Миц за широкой спиной приятеля неслышно загрыз его неверную жену. Можно сказать, впервые благородный поступок совершил в своей жизни. Или смерти... Короче, вытащил Людку за ногу из-под кровати, куда она залезла со страху, и, даже не взглянув, не облапав взглядом ее белое, теплое, вдоль и поперек выглаженное и обласканное любовью тело, прокусил ей горло. Тьфу, мальчишка! Засунув за пазуху мертвому мастеру схему, с полминуты сокрушенно повздыхав над обескровленным Людкиным телом, Гриценко вытолкал в шею Мица да подался с ним в вертеп кровопийц. "Эх, чтоб им пусто было!.. Нам было пусто!.." Позади семенил утративший девственность Миц. Августовская ночь беззвучно строчила швы вдоль всей дороги к злосчастному двухэтажному дому. "Внизу покойницкая, и вверху то же самое", - невесело размышлял Гриценко, наступая на швы, оставленные ночью. Нити в них то мерцали холодным лунным светом, то начинали вздрагивать и искриться, стоило Гриценко пересечь перекресток с испуганно мигающим светофором. Лишь изредка швам удавалось поймать робкий отблеск огня в случайном окне - в чудом не уснувшем окне. Теми светящимися швами были беспокойные Серегины мысли. Они-таки довели его... Опять возникли те голоса. Откуда-то изнутри. Нарастая, они угрожали вырваться из тесной Серегиной черепной коробки. Вырваться на ночную влажную улицу и, может быть, взорваться безнаказанной милицейской сиреной!..