— Да?

Он стоял, глядя в окно на безмолвную улицу, дыхание его было учащенным, а правая рука то сжимала, то отпускала край занавески. Не дождавшись ответа. Клер сказала:

— Вы хотите меня о чем-то попросить?

— Клер, вы не могли бы остаться со мной до конца ночи? — с трудом, запинаясь, словно каждое слово вытягивали из него раскаленными щипцами, проговорил Никлас.

— Вы хотите, чтобы я спала с вами? — тупо переспросила она, удивившись этой просьбе еще больше, чем его странному вопросу о том, как целуется Люсьен.

Никлас отвернулся от окна; в комнате слышалось его тяжелое, хриплое дыхание. Клер внезапно осознала, что сейчас он впервые после встречи с лордом Майклом смотрит ей прямо в лицо, и ее поразила та ничем не прикрытая мука, которую она увидела в его глазах. И тут ей вдруг стало совершенно ясно, что все его бесстрастие было не более чем маской. Как же она раньше не сообразила? Как могла быть такой дурой? Хотя все кругом твердили ей о ее проницательности, она как последняя идиотка так и не смогла понять, почему Никлас то и дело вскакивает с места и шагает из угла в угол (чего раньше за ним не водилось) и к тому же избегает смотреть ей в глаза.

Но теперь вся его тщательно сконструированная личина рассыпалась, обнажив, что таилось под ней. У Клер защемило сердце: хотя она и раньше догадывалась, что человеку, свято верящему в дружбу, должно быть очень больно, когда от него отворачивается близкий друг, действительность превзошла самые худшие се опасения.

Неверно истолковав выражение, появившееся на ее лице, он, запинаясь, сказал:

— Не как любовница, а… как друг. — Он снова судорожно стиснул занавеску, и жилы на тыльной стороне его руки выступили так, что стали похожи на канаты.

От жалости у Клер слезы навернулись на глаза. Но она не заплакала, а поставила поднос и спокойно сказала:

— Конечно, я останусь, раз вы этого хотите. Он стремительно прошел через всю комнату и изо всех сил сжал ее в объятиях.

— Вы же ранены! Вам, наверное, больно, — попыталась она урезонить его.

— Вовсе нет, — сдавленно ответил Никлас. Клер ему не поверила, но было очевидно, что его нужда в ее близости куда острее, чем испытываемое им физическое страдание. Она явственно ощущала, как сильно ему хочется теплоты, дружеского участия — чего-то такого, что могло бы облегчить боль от предательства, которое он пережил этим вечером.

Осторожно, стараясь не касаться его ран и кровоподтеков, Клер обвила руками его талию и прислонилась лбом к щеке. Они простояли так долго. Потом, когда его дыхание стало более ровным, Никлас отпустил ее и сказал:

— Вы дрожите. Ложитесь в постель и согрейтесь, я присоединюсь к вам через минуту.

Он вышел в гардеробную; Клер потушила лампы, сняла халат, положила его на стул и, освещаемая только огнем в камине, легла в его постель. Она чувствовала робость, но все же ни секунды не сомневалась, что поступает правильно, потому что считала сострадание важнее, чем соблюдение приличий.

Вскоре Никлас вернулся, одетый в ночную рубашку. Клер улыбнулась, догадываясь, что он напялил это одеяние из уважения к ее девической стыдливости, поскольку рубашка выглядела так, словно до сих пор ее никогда не надевали.

Так как бинты были теперь скрыты, вид у Никласа снова стал нормальным, если не считать выражения безысходного страдания на его лице.

Он лег слева от Клер, повернувшись к ней той стороной тела, которая меньше пострадала от ударов Майкла. Легко коснувшись губами ее губ, Никлас положил голову Клер на свое плечо и начал перебирать пальцами ее волосы.

— Я так не хотел оставаться один, — прошептал он.

— Я тоже рада, что не осталась одна нынче ночью, — честно призналась она, прижавшись к его боку. Клер знала: ему нужно, чтобы она была рядом — ничто другое не могло сейчас облегчить его боль, и физическую, и душевную. А ей было необходимо, чтобы рядом был он. Он заговорил еще только раз, сказав с тоской:

— Он всегда называл меня Никласом.

А теперь Майкл обращался к нему холодно и безлично:

«Эбердэр». Клер мысленно поклялась: что бы ни произошло в будущем, она никогда не станет одной из тех, кто предал дружбу Никласа.

Хотя Никлас думал, что не сможет заснуть, нежное тепло.

Клер успокоило его боль и горе, и он погрузился в сон. Проснувшись на рассвете, Никлас продолжал лежать неподвижно, не желая будить женщину, которая спала в его объятиях. Худшее было уже позади: он пережил другие предательства, переживет и это. Но вчера ему пришлось бы намного тяжелее, если б рядом не было Клер.

Прошлой ночью он, как ему казалось, довольно хорошо скрывал свои чувства — но только до того момента, когда Клер собралась уйти. Тогда на него вдруг нахлынула волна безысходного отчаяния. В то мгновение он готов был встать на колени и умолять ее остаться.