Мериэль всегда представляла Отца, Сына, Свято­го духа и Божью Матерь как точки света в глубине сердца, и во время молитвы свет распространялся, наполняя все тело и душу, убирая пятна вины, горя и страха, а все ее существо приходило к гармонии. За­кончив молиться, девушка чувствовала такое удов­летворение, что не могла поверить в серьезное нака­зание, ожидающее ее. Подвинув один из стульев к окну, она уселась около него, подставляя легкому ветерку влажные пряди.

Когда Алан находился в отъезде, Мериэль сама вершила правосудие в Эвонли, и из собственного опы­та знала, что граф будет допрашивать ее. Она, естес­твенно, скажет, что родом из Уэльса, приехала в Англию, чтобы навестить родственников в Линкольне, что она охотилась на ничейной территории, а вовсе не в королевском лесу. Мериэль будет говорить прав­ду, скрыв свое нормандское происхождение и место­жительство, потому что опасность запутаться во лжи очень велика. Ральф и Марджери говорили, что лорд Адриан – справедливый человек и, убедившись, что она не преступница, тут же освободит ее.

Вспоминая события предыдущего дня, де Вер при­шла к неутешительному выводу: не отпусти она Чансон, ее ни за что не призвали бы к ответу. Сейчас трудно вспомнить причину такого дикого, первоздан­ного страха, испытанного ею лишь вчера. Наверное, падение с лошади помутило ее разум.

Невзирая на довольно дружелюбный прием, Ме­риэль все еще сомневалась в целесообразности рас­сказывать графу правду о том, что она принадлежит к владельцам Эвонли. Как бы ни был справедлив де Лэнси, он политический противник ее брата, сторон­ник императрицы. Теперь все внимание нужно сосре­доточить на том, чтобы не заговорить по-нормандски. Ее удивило, что Адриан свободно говорит на англий­ском и уэльском языках, потому что большинство землевладельцев говорили только на нормандском и могли отдать лишь несколько английских команд. Мериэль научилась уэльскому от матери и выросла в таком маленьком поместье, где не считалось зазор­ным играть с детьми крестьян, говоривших по-англий­ски. По этой же причине Алан тоже владел несколь­кими языками, и лорд Теобальд ценил его не только за боевое мастерство, но и за знание языков.

Успокоившись, девушка сидела, сложив руки на коленях, глядя на плывущие по небу облака. Ее уми­ротворенные мысли прервал вошедший слуга.

– Граф желает немедленно видеть вас. Встрепенувшись, Мериэль встала, инстинктивно поднеся руку к голове.

– Мне нужно привести в порядок волосы.

– Нет, пойдемте прямо сейчас, – быстро прогово­рил мужчина. – Хозяин не любит ждать.

«Так мне и надо, размечталась посреди бела дня, – горько подумала девушка. – А теперь придется пред­стать перед де Лэнси с непокрытой и непричесанной головой. Словно ребенок». Несомненно, граф не изба­вится от нее так скоро, как она хотела бы.

Слуга повел ее к двери в дальнем конце залы и доложил о прибытии. Де Вер стояла в дверях, с лю­бопытством оглядывая большое помещение. Оно ка­залось больше, чем гостиная – место сбора всей семьи, и на самом деле было спальней графа, его личными покоями. Такого она, пожалуй, еще не ви­дела.

Постель и гобелены не были безумно дорогими – лорд Теобальд имел похожие, но на полу лежал ро­скошный яркий ковер, видимо, такой, как Алану до­велось видеть в Нормандии, и восхищенный брат кра­сочно описывал его сестре. Возле стены высился красивый шкаф, заполненный книгами. На его пол­ках размещалось больше книг, чем имелось в монас­тыре Ламборн. А у дальней стены…

Мериэль была настолько изумлена, что забыла об этикете, о том, что ее вызвали для допроса, обо всем, глядя широко раскрытыми глазами на громад­ное окно в стене напротив. Оно оказалось застек­ленным разноцветным стеклом, напоминая церков­ные витражи. В этом роскошном окне лишь верхняя честь была цветной, все остальное сияло чистотой, пропуская в комнату потоки солнечного света.

Очарованная необычным зрелищем, Мериэль про­шла через комнату и села на покрытую подушками скамью у окна. Куски стекла держались вместе бла­годаря узким металлическим полоскам, и девушка осторожно коснулась их соединения. Стекло казалось несколько волнистым и искажало внешний мир, но картина, находящаяся прямо перед глазами восхищен­ной узницы, отражала мир таким, каков он есть. Как и комната для гостей, личные графские покои выхо­дили на серо-зеленые воды реки, а вдали виднелись очертания уэльских гор.

– Удивительный вид, не так ли?

Низкий мужской голос, принадлежавший лорду Адриану, вывел девушку из задумчивости и заставил вздрогнуть. Повернувшись, она увидела его сидящим за широким деревянным столом, представлявшим со­бой настоящее произведение искусства. На губах мужчины играла улыбка, делавшая его правильные черты мягче. У графа было задумчивое, строгое лицо монаха-схимника, однако даже в расслабленном со­стоянии Адриан имел присущий рыцарям вид челове­ка, постоянно готового к отражению атаки. К тому же, он сдерживал себя, и это было заметно.

Покраснев от смущения, Мериэль присела в глу­боком реверансе.

– Простите меня за любопытство, милорд. Про­сто мне никогда не доводилось видеть такое окно, да и слышать о нем тоже.

– Наверное, нигде еще нет ничего подобного, – граф положил свиток пергамента, который изучал. – Мне пришло в голову, что в замке можно сделать то же, что и в церкви, но использовать прозрачное стек­ло, чтобы проникало больше света.

Такое стекло стоило, по всей видимости, немало.

Большинство дворян предпочитали показывать свое богатство обычным способом – демонстрацией золота и драгоценностей, но девушка начинала понимать, что де Лэнси не относится к их числу. Она вновь посмот­рела на окно, восхищаясь солнцем и великолепным зрелищем.

– Разве нельзя во время осады забросить камень или пустить стрелу?

– Поверх стекла могут висеть ставни. К тому же, широкая река – надежная преграда.

Мериэль оторвала наконец взгляд от окна и обра­тила внимание на собеседника, вновь поразившись простоте его наряда: темно-синяя туника была отлич­ного качества, но сшита весьма незатейливо и укра­шена лишь серебряной тесьмой. Возможно, он про­сто не любил производить впечатление, а может, знал, что для привлечения к себе внимания ему не требу­ется никакая золотая мишура.