Глаза! Впервые его глаза выглядели… не так, как прежде. Видимо, действие последней дозы настойки закончилось. Она взяла пузырек, стоявший на столике у кровати.

— Доктор Кинлок велел дать вам немного опия, если вы проснетесь ночью. Чтобы поправиться, вам нужно больше отдыхать.

— Нет!

Дэвид взмахнул рукой — она и не подозревала, что у него хватит на это сил, — и выбил из ее рук пузырек. Бутылочка разбилась, и по лежавшему на полу роскошному персидскому ковру расползлось темное пятно.

Джослин изумленно смотрела на Дэвида. По комнате разливались запахи гвоздики и корицы. А на лице больного вдруг появилось выражение отчаяния.

— Простите, — пробормотал он. — Я не хотел вас обидеть. Но я… я больше не буду принимать опиум. Никогда!

— Почему?

Дэвид нахмурился. Он понял, что должен все объяснить, иначе Джослин вольет в него это проклятое зелье.

— Доктор Кинлок сказал, что я умирал из-за отравления опиумом?

Она кивнула, и он снова заговорил:

— Большие дозы опиума затуманивают разум и искажают чувства. Зрение, слух — все изменяется. Это было похоже… казалось, у меня украли душу. Я скорее умру, чем снова допущу такое.

— Вы действительно предпочли бы умереть? — прошептала Джослин.

Он судорожно вздохнул:

— Ну… возможно, я преувеличиваю. Наверное, принял бы дозу опия, если бы она спасла мне жизнь, но сегодня… сегодня я вдруг почувствовал, что не нуждаюсь в этой проклятой настойке. Я сумею обойтись и без нее.

— А как же боль? Он криво усмехнулся.

— Я бы солгал, если бы не признал: у меня сейчас такие ощущения, будто в тело мое впились когти тигра. Но даже это лучше, чем забытье под действием опия.

— Хорошо, майор, — кивнула Джослин, — я не буду заставлять вас принимать настойку. Хотя не могу обещать что доктор Кинлок поступит так же. Он придет к вам утром. Если доктор скажет, что опий необходим для вашего выздоровления, то я сама помогу вас держать, пока он будет вливать в вас лекарство.

— Да, конечно, леди Джослин, — улыбнулся Дэвид.

— Если вы не хотите спать, то, может быть, голодны? Вам надо набираться сил.

Дэвид прислушался к своим ощущениям.

— А знаете, — проговорил он с удивлением, — кажется, я и впрямь проголодался.

— Может, желаете жаркого?

Майор вдруг почувствовал, что ему действительно ужасно хочется жаркого.

— О… это было бы замечательно, — ответил он.

— Нет уж, приготовьтесь есть суп, — проворковала Джослин. — А если он вам не повредит, то, может быть, я дам вам омлет и немного заварного крема.

Майор рассмеялся:

— Я вынужден подчиниться, леди Джослин. Она потянула за шнурок звонка, и вскоре явился Морган. Пока Джослин объясняла слуге, что следует принести, Дэвид любовался ее точеным профилем. Ему ужасно хотелось приподняться и обнять ее, хотелось прижать ее к груди…

И тут слуга пробормотал:

— Повар будет недоволен, если разбудить его среди мочи. Джослин выразительно подняла брови:

— Если месье Шарбонье выразит неудовольствие, можете передать ему, что я не задерживаю его в своем доме. Надеюсь, что все заказанные блюда будут поданы через четверть часа. Вы меня поняли?

Пряча улыбку, Морган кивнул и поспешно вышел из комнаты.

— Поверьте, леди Джослин, вы могли бы стать замечательным сержантом, — заметил Дэвид. — Все подчиненные мгновенно выполняли бы ваши распоряжения.

Она улыбнулась, ничуть не смутившись.

— По-моему, мои слуги слишком обленились. Полагаю, им не вредно время от времени сталкиваться с трудностями.

— Мне кажется, они довольны жизнью. Майор прекрасно понимал, что леди Джослин только кажется холодной и высокомерной, на самом деле она была добросердечной и отзывчивой.

— Кому-нибудь нужно сообщить о том, что вам уже лучше? — спросила она. — Утром я отправлю записку Ричарду Дэлтону. Но может быть, известить об этом кого-нибудь еще? Наверное, у вас есть родственники, которые будут рады такой новости?

Майор тотчас же ответил:

— Братья едва ли обрадуются моему выздоровлению.

— У вас есть братья? — удивилась Джослин. — Я полагала, что у вас нет никого, кроме сестры. Дэвид с явной неохотой проговорил:

— У нас с сестрой есть три старших единокровных брата, но мы стараемся не вспоминать об их существовании. Наша с Салли мать была намного моложе отца. Его сыновья от первого брака презирали нашу мать, потому что у нее не было приданого. К тому же, по их понятиям, она была недостаточно знатной. Братья не смели оскорблять ее в присутствии отца, поэтому вымещали свою злобу на нас с Салли. — Он невесело улыбнулся. — Я рано научился драться — это оказалось очень кстати. После смерти отца старший брат выгнал нас троих из дому.