— Вымокли, поди в болоте, — ворковал Бобырь, любуясь светом раскаленной стали — страху натерпелись, а вот тут все и кончилось. Мы вас и посушим и согреем…

Он коснулся Изборова бока легко, словно действительно гладил. Но боль от этого меньше не стала. Она бешеным псом вцепилась в мясо. Избор не стал терпеть и застонал. Разбойник отошел на шаг назад, любуясь, как кожа вздувается пузырем, лопается, и кровь брызжет на землю.

— Ух, хорошо…

Разбойник счастливо зажмурился. Избор отдышался. Бок жгло, но это было не главным.

Рядом с ним взвыл Гаврила. Избор напрягся, повернул голову. Гаврила висел на вздернутых за спиной руках. Под ним, прямо на земляном полу разбойники высыпали кучу тлеющих углей и теперь, веселясь, раздували костер.

— Что ж вы делаете, ироды? — спросил густым голосом Гаврила — Нешто нет в вас христианского милосердия?

— Неужто не нравится? — удивился рыжебородый — Зачем же тогда пришел?

— Воры вы и разбойники! — продолжал Гаврила, — но есть на вас гнев Божий! Будет вам расплата!

Волны горячего тепла уже окутали полураздетую фигуру Масленникова. Волосы на груди затрещали, вспыхнули, добавив чадный запах к дыму.

— Что ж вы, гады, делаете? — вдруг горько спросил Бобырь. Отойдя от Избора, он посмотрел на Гаврилу, словно большой маятник качавшегося над огнем. Разбойники разогнулись и их мокрые от пота лица повернулись к нему.

— Вы в своем ли уме, сволочи?

Разбойники знали его тяжелый нрав и теперь, еще не понимая, что же они сделали не так, молча смотрели на него.

— Что ж вы сапоги-то не сняли. Ему все одно помирать, а я как?

Сапоги в этот момент вспыхнули. Запах горелой кожи перебил все другие запахи. Рыжебородый зачесал голову, признавая промах.

— Да теперь-то что, уж? Поздно. Горят, сапоги-то. Ты уж, атаман, потерпи. Вон с этого снимем.

Они смотрели друг на друга и не видели того, что видел Избор. Гаврила задышал, с натугой втягивая в себя воздух, закашлялся, и разом огрузнев.

Он показался Избору на увеличенного до человеческих размеров муравья. Кожа перестала быть мягкой. Она стала угловатой, словно под нее кто-то насовал железный полос. Он шевельнул ногами и цепь, оплетавшая их, разлетелась.

Это было не столько страшно — каждый из разбойников видел в своей жизни кое что пострашнее подвешенного над костром человека. Это было необычно, удивительно. Пока они медленно соображали, что это за корчи напали на пленника, оборвалась и верхняя цепь и Гаврила упал в костер. Он двигался замедленно, словно что-то изнутри держало его, не давая разогнуться. Рыжебородый разбойник бросился к нему, замахиваясь дубиной, но как раз в этот момент Гаврила выпрямился. Уже по размаху рыжебородого Избор понял, куда попадет сучковатый обрубок дерева, но жалость не успела стать чувством… Гаврила резко повернулся, ловя удар на ладонь и в воздухе прошелестела сотня щепок. Разбойник, удивленный не меньше Избора, смотрел на кусок дубинки, что остался в его руке, а Гаврила, ничуть не удивившись этому чуду, потянулся к его к горлу.

Разбойник шарахнулся назад. Избор до хруста в шее повернулся следом, но так и не увидел, что там произошло. Зато он увидел тень на стене. Тень Гаврилы ухватила бородатую тень за шею и тряхнула. Сколько силы было вложено в это движение Избор не знал, но он увидел то, что из этого получилось. Тень от головы разбойника сорвалась с тени головы, над обрывком шеи появилась тень кровавого фонтана. Через мгновение послышался стук и перед Избором задорно помахивая рыжей бородой прокатилась разбойничья голова. Одновременно с этим зашипело, и воздух наполнился запахом горелой крови. Это подействовало на всех. В горнице повисла тишина. Избор сейчас не видел ничего, кроме Бобыря с раскаленным мечем в руках, но он слышал.

— Господи! — в голосе Гаврилы было чувство чудовищного облегчения, словно он сбросил с себя непомерный груз или получил отпущение грехов от своего Бога. — Господи! Как же я устал быть добрым!

Бобырь пришел в себя первым. Уже не обращая внимания на Избора, он прыгнул к Гавриле. Тот стоял в пол оборота. Привычка всегда видеть свою тень выручила его. Он уловил движение позади себя и упал на колено, оставляя разбойничьему клинку, занесенному над его головой поболее места. Его ладони взлетели вверх и звонко стукнулись, остановив лезвие меча в воздухе. Он не успел почувствовать ни боли, ни жара от раскаленного меча. В ту же секунду его нога подскочила вверх и ударила атамана в бок. Если б его ударил Избор, он согнулся бы и упал рядом с костром, но это был удар Гаврилы Масленникова. От него тело Бобыря поднялось в воздух, словно соломенное, перелетело в другой конец горницы и ударилось о стену. Горница содрогнулась от удара. Из стены свесились полоски мха, утеплявшие стену зимой, с потолка посыпался мусор. На мгновение Бобырь прилип к ней, а затем сполз на пол, сгибаясь в тех местах, где живой человек сгибаться не мог.

Зрелище было настолько захватывающим, что Избор не увидел куда подевались остальные. В эту минуту в комнате осталось только четыре тела. Два живых и два мертвых. Остальных как ветром сдуло.

С ревом Гаврила бросился за разбойниками. Избор попытался его удержать. Но куда там. Одержимый желанием убивать и крушить все на своем пути Гаврила шмелем вылетел в ночь. Избор остался один. Он качался на цепи, кося глазом на дверь и ожидая освобождения. Бок пекло так, словно кусок разбойничьего меча отломился и остался под кожей.