– Еще один ушел, - сглотнув комок, заметил Требунских.
– Сколько их осталось?!

– В нашем городе меньше полутора тысяч, - отозвался Потехин.
– Здешним ветеранам еще хорошо, хоть умирают в России, а каково приходится тем, в Прибалтике, особенно в Латвии, где фашистское охвостье марширует по улицам городов. Ты помнишь, Петр Васильевич?

– Оставь, не надо, - отмахнулся полковник.
– Глаза б мои не видели...

Деликатно и осторожно все трое влились в толпу провожающих, а через некоторое время оказались и в ее первых рядах. У гроба, установленного на двух табуретках, в полуобморочном состоянии склонилась старуха - когда-то веселая и задорная подруга майора, с двух сторон ее бережно поддерживали сыновья. В наступившей тишине к гробу поочередно подходили прощаться близкие и друзья покойного. Длилось это бесконечно долго. Все это время Требунских, Потехин и Ухов внимательно прислушивались и присматривались к толпе.

– Кажется, мы приехали напрасно, - прошептал Потехин.
– Ловить здесь нечего.

– Подожди, - осадил его полковник.
– Не гони лошадей.

– Товарищи, дорогие мои фронтовики, - начал прощальную речь худенький, лысый старичок, как елка увешанный орденами.
– Сегодня мы вновь встретились, чтобы проститься с нашим товарищем, с нашим боевым другом, который своей кровью, своим сердцем заслонил весь мир от коричневой чумы фашизма. Нас осталось мало, мы стареем и умираем. Мы уже не в силах воевать. Не в силах держать в руках автомат. Жалко, очень жалко, что все наши нелегкие солдатские труды пропали даром. Нам больно видеть, когда горстка отъявленных негодяев, обобрав нас, ветеранов и старых солдат, до нитки, распродает и раздает нашу родину в угоду тем, с кем полвека назад мы дрались не на жизнь, а на смерть. Мне страшно видеть, когда наши внуки с бритыми затылками ради доллара идут на убийство. Мне...

– Заткни фонтан, старый козел, - явственно и страшно прозвучал голос откуда-то из середины толпы, и его тут же дружно поддержал чей-то подленький смешок.

Первым к тому месту ужом проскользнул Потехин, за ним полковник, а Ухов подобрался с тыла. Три пятнадцатилетних подонка, уверенные в безнаказанности, делали сразу три дела: жевали жвачку, курили сигареты и скалили зубы.

– Кто это?
– шепотом спросил полковник у какого-то почтенного старика.

– Внук покойного Александра Ивановича, - тихо ответил тот.
– Обкурились они или пьяные. Ничего, после похорон мы их вздрючим. У нас такое уже не первый раз случается. Толку, правда, мало, их уже не перевоспитать. Гниды они и есть гниды. Не обращайте внимания.

– Вот что, отец, вы их не трогайте, ими займутся кому положено.

– Ну и что! Подержите пару часов и отпустите, а они еще больше обнаглеют.

– Не обнаглеют, это я лично вам обещаю.

– Посмотрим. Ладно, я скажу своим друзьям. А вы кто?

– Городская криминальная милиция, только вы об этом не очень распространяйтесь.

– Понял, посмотрим, что вы за милиция.

Полковник вернулся к машине и наблюдал, как расходится похоронный митинг, грубо сорванный дебильным внуком майора. Уже безо всякого торжества гроб заколотили, опустили в могилу, установили памятник, прислонили к нему венки, и провожающие расселись по автобусам.

– Коля, держись за красным автобусом, - предупредил полковник водителя, - они в него сели. Это я на тот случай, если вдруг по дороге пацаны надумают выйти. А вообще-то брать мы их будем возле подъезда. Подумайте, как это лучше выполнить.

– Надо смотреть по обстоятельствам, - со знанием дела откликнулся Ухов.
– Ежели все зайдут в подъезд, а им вздумается остаться на улице, тогда проще простого, а если поднимутся в квартиру, я найду какого-нибудь пацанчика, чтоб он вызвал их на воздух, ну а там дело техники.

– А мы втроем-то с ними справимся или вызывать подмогу?
– подмигнул начальник.

– Обижаете, Петр Васильевич, да я с ними и один слажу.

– Сладишь, если они не вооружены, а если они прострелят тебе зад, тогда как?

– Буду работать передом, - криво ухмыльнулся Ухов.

– Ну и хам же ты, Макс. Знаешь ведь, не переношу я этого.

– Извините, больше не повторится.

– Смотрите-ка, автобус остановился, - притормаживая, воскликнул водитель.

– Они выходят, - удивился Потехин.
– Даже до города не доехали. Как поступим?'

– Известное дело, - оскалился Ухов.
– Здесь мы их и накроем.

– Накрыть-то накроем, но какого черта они вылезли в чистом поле и что собираются делать? Кто-нибудь может ответить мне на этот вопрос?

– Скорее всего, вышли они, опасаясь предстоящей расправы, - выдвинул свое предположение Потехин.
– Возможно, здесь у них назначена встреча. Коля, проезжай мимо, остановишься через сотню метров.

– А мы не спугнем их?
– выполняя приказание, спросил водитель.

– А то ты не знаешь, что делать, - недовольно буркнул шеф.
– Откроешь багажник, вытащишь запаску и ковыряйся себе хоть до вечера. Только не вздумай отвинчивать колесо, а то переусердствуешь, как в прошлый раз. Мужики, курить на улице.

– Нет, что-то тут не так, - глядя на стоящих в ожидании подростков, задумчиво проговорил Потехин.
– Плевать они хотели на стариковские угрозы. Чует мое доброе сердце - замышляют они какую-то подлянку.

– Ну и замечательно, - отозвался Ухов, щедро протягивая подполковнику пачку сигарет.
– Накроем их в самый критический момент и обломаем рога.

– Накрыть-то накроем, жаль, машина у нас приметная. Прямо скажу, не ментовская тачка. Петр Васильевич, может быть, разделимся...