Шрифт:
– А что с остальными двумя?
– Один участок с коренным месторождением мы пускаем в эксплуатацию осенью, когда реки перемерзают и россыпи останавливают работу. Что же касается шестого, Кукша, то пока он находится в подготовительной стадии и дохода не приносит.
– И часто вы перевозите золото?
– Не менее двух раз в неделю. По идее рейс первого октября был ненужным, просто инкассатор ездил на участок по своим делам, вот и решил попутно забрать аурум, на свою голову.
– Кто знал об этом?
– Ну, я знал, да многие из конторы... Он, как туда ехал, к нам заскочил. Сказал, что на обратном пути прихватит металл. Ничего особенного в этом не было.
– Конечно, если не считать того, что на обратном пути его поджидала хорошо подготовленная засада. Тебе не кажется это странным?
– Теперь-то кажется! Мне многое кажется не то что странным, а опасным.
– Что, например?
– Это долгий сказ. В Тунчаке я тебе все подробно расскажу.
– Как знаешь. Кому ты доверяешь?
– Никому.
– Хорошо, а кому ты не доверяешь?
– Всем.
– Хорошенькое дело, из такого омута непросто выбраться! Кто, по-твоему, мог совершить последнее преступление?
– Да кто угодно!
– А если немножко подумать? Поконкретней?
– А если конкретней, то мне очень не нравится мой любимый зам Виктор Алексеевич Гнедых.
– Почему?
– Рожа у него паскудная, и, потом, я давно его знаю. Если меня убьют, то все хозяйство переходит в его руки.
– А если убьют и его, то в чье ведение переходит артель?
– Здесь уже решает общее собрание.
– У кого на руках большая часть акций?
– У меня.
– Вы зарегистрированы с... с...
– Маргаритой. Да.
– Значит...
– Ничего не значит, она любит меня.
– Возможно. Только почему ты, Феденька, такой напуганный? Вроде мужик ты не слабый, один кольт из-за пазухи торчит, а второй под мышкой светится. Тебя рабочие любят?
– Вроде да! Но ведь старатель что проститутка, кто пожирнее протянет, тому он и оближет.
– А на каком уровне морального падения задержались твои рабочие?
– Что тут говорить - сброд. Из двухсот человек едва ли наберешь полсотни нормальных ребят. Бывшие зеки, бомжи, просто дураки, всяких хватает. Но я их не держу на коротком поводке, не как раньше. Можешь шляться по поселку, баловаться с бабами, но ровно в восемь ты должен быть на рабочем месте! Если этого не произошло, то выдаются "сапоги", то есть увольнение без претензий на окончательный расчет.
– Круто.
– Так было заведено еще бог знает когда. А теперь мы просто пугаем этим, если даже увольняем, то деньги выплачиваем сполна.
– У них есть свой комитет? Я не имею в виду профсоюз.
– Есть, но их "шестерка" у меня на ушах.
Федор опьянел минут через десять. Я с трудом уволок его на диван, а сам, приняв еще малую толику, безмятежно откинулся на хрустящие простыни, мало думая о старательских делах своего однокашника.
В девять утра он поднял меня, слегка остекленевший и благоухающий, как пустая пивная бутылка.
– Костя, я уезжаю.
– Замечательно, благодарю за интересный вечер. Значит, все отменяется? Шикарно! Вечерком полечу в Питер...
– Ты не понял, я уезжаю сейчас, а ты подъедешь ко мне через сутки-двое.
– То есть?
– Я тебе говорил, что не хочу рисоваться вместе с тобой?
– Говорил. Но я-то что должен делать?
– Пожить в этом номере еще сутки, отрастить пьяную небритость, отпустить приличные мешки под глазами и ехать в Эйск.
– Оригинально, я там уже бывал. Зачем?
– Там прикинешься бичом - тебе это не сложно, потом спросишь у алкашей, как добраться до артели "Тайга", и попутным транспортом доберешься в Тунчак. Найдешь меня, и я тебя устрою каким-нибудь бульдозеристом, а дальше передаю инициативу в твои руки. Понял? Только паспорт, пушку и удостоверение оставь в Эйске у сестры.
– А ху-ху не хо-хо?
– Подумай лучше, как это ко мне может подойти человек с пушкой? Да еще и мент. А если без документов...
– Ладно, понял. Адрес сестры?