– Если в голове плохо с мозгами, то это надолго. Я ж ничего толком не соображал, - перетряхивая кошкинское барахло оправдывался я.

– Ну вот, а теперь без ксивы остался. С собой наверное упер, сученок.

– Похоже что упер.
– Согласился я после десятиминутных, бесплодных поисков.

– Ладно, далеко он в таком состоянии уйти не мог, попробуем его нагнать.

– Как ты его нагонишь, да ещё в тайге! Он - то здесь хозин, а мы люди пришлые.Уныло возразил я.
– Не найти нам его.

– Еще как найдем, ты посмотри, за ним же кровавая полоса тянется. Отличный маячок я ему оформил. Пойдем.

След и в самом деле оставался красноречивый. На травянистой зелени он виден был отчетливо. Быстро по нему передвигаясь мы вскоре вышли на речной берег, чтобы на прощанье помахать Кошкину рукой. Сидя в уплывающей на закат лодочке он крикнул нам непристойность и сделал неприличный жест.

– Ушел падлюга!
– В бессильной злобе сплюнул Лопатин.
– Не иначе что то задумал.

– Куда уж ему! Я вообще удивляюсь, как он дополз?

– Живучий как кошка, недаром и фамилия такая. Пойдем ка отсюда поскорее. Не нравится мне все это. Раненный шакал опасней здорового льва.

– Куда направимся? В поселок?

– Ни в коем случае. Попробуем выйти на дорогу в город. Это около пяти верст.

Весь остаток вечера, до наступления полной темноты, которая нас накрыла неожиданно и сразу, мы топали едва заметной тропинкой, а иногда и продирались через никем не тронутые таежные заросли. В конце концов, когда не стало видно соственного носа, выйдя на рохотную прогалину, Лопатин объявил привал.

– Все, еш твою клеш, дальше не пойдем, можно заблудиться.

– Если уже не заблудились.
– Расягиваясь на теплой ещё траве заметил я.

– Не должны. Я до последней минуты следил за солнцем. Надо хворосту как - то набрать, да костер запалить. Все веселее будет.

– А как его в такой темноте найдешь?

– Каком к верху. Ладно сиди уж, болезный, сам управлюсь.

Вскоре веселые и злые языки пламени выхватили из кромешной темноты рыжую образину Лопатина, его драгоценную банку и сплошную стену тайги вокруг.

– Ну, что нам Кошкин положил в дорогу?
– Роясь в прозрачном пакете спросил он сам себя.
– Так; картошка, сало, хлеб и десяток яиц, четыре из которых расколоты. Все это хорошо, это пойдет, но зачем я прихватил целую банку меда? Да ещё двухлетровую. На кой черт он нам сдался? Выкинуть что ли?

– Положи пригодится.
– Рачительно остановил я его.
– Еще неизвестно куда мы идем может быть на Север, а до моря Лаптевых мы её уговорим.

– Типун тебе на язык.
– Отставляя мед захрюкал он.
– Картошка и яйца сырые. Будем печь или живьем захаваем?

– Яйца можно и так, но сырую картошку жрать не буду.
– Наотрез отказался я.

– Я тоже, поэтому мы кинем её в золу костра и к утру она будет готова.

Выпив яйца мыперешли к салу. Теплое ираскисшее она скользило между пальцев щедро оставляя жир на носу и губах. В другое время от такого лакомства я отказался бы не задумываясь, но сейчас оно показалось мне удивительно вкусным и запашистым. Лопатин видимо тоже был голоден. Старательно вгрызаясь в студенистую, хрустящую массу он сосредоточенно смотрел на огонь.

– А все таки кто пришил Комаровых?
– Задумчиво спросил он отправляя в рот последний кусок.
– Если не Кошкин, значит кто - то из ваших. Ты знаешь кто?

– Если бы знал, то не сидел бы сейчас здесь, а раскручивал это дело у себя дома.
– Вытирая руки о траву ответил я.
– Не знаю я этого.

– Но как же. Помнится там, в доме Комаровых ты мне говорил, что есть множество версий. Я это хорошо помню. Выкладывай, чего уж тут...

– А тебе - то какая разница? Ты свое получил. Кошкина наказал, песок у него конфисковал. До конца жизни хватит, ещё и детям останется. Что же тебе ещё нужно?

– Ясности.

– Врешь ты все, Лопатин, заронилась у тебя нечистивая мыслишка, - а почему кто - то неизвестный будет проедать капитал, за который я тюрягой заплатил сполна? Мыслишка эта, пока ещё слабая и особенно не допекает, но ты себя хорошо знаешь, знаешь что пройдет какое - то время и спасу от неё не будет. Она, полностью овладев тобою изгложет сердце и помутит разум. И ничего другого тебе не останется, как вновь заняться поисками утраченного тельца. Остановись, Лопатин. Жизнь прекрасна, даже в наше паскудное и скотское время.