– Знаешь, какова была скорость охлаждения звезды? Сто миллионов градусов в секунду! Джонсон насчитал три судороги охлаждения длительностью в десятые доли секунды…

– Вырождение вещества шло такими темпами, что реализовались топологически нетривиальные состояния…

– По сути, кора звезды – это губка Серпинского [27] …

– Забава, – окликнул Ратибор, – как самочувствие?

– Нормально. – В голосе Бояновой неожиданно прозвучала нотка восторга.

Ратибор покачал головой:

– Держитесь в кильватере.

– Напоминание излишне.

Внизу, там, куда они падали как в пропасть, что-то вспыхнуло, высветив засиявшую серебром ворсисто-мшистую поверхность остывшей звезды – включились прожекторы станции, хотя ее самой видно не было. Но по мере спуска «ворсинки» и «веточки мха» вырастали в грандиозные разлапистые «кораллы», «оленьи рога» и «заросли колючего кустарника», пока наконец не закрыли собой горизонт. Ратибор остановил падение, давая осмотреться членам группы. Интелмат «голема» доложил показания датчиков – все в пределах рассчитанных норм – и связался с киб-интеллектом станции, все еще скрытой невообразимо сложным сплетением всевозможных форм «кораллов» – выкристаллизовавшегося при охлаждении и сжатии вещества звезды. Видимо, здесь уже присутствовала атмосфера: свет прожекторов станции создавал белесое облако, сквозь которое, как сквозь туман, виднелись идущие из глубин поверхностного слоя колоссальные стволы и ветви, распадавшиеся, в свою очередь, на более мелкие веточки, прутики и чешуйки.

– Дебри… – раздался голос Забавы.

«Топологически нетривиальные состояния», – вспомнил Ратибор, единственный из всех, кто любовался окружающим пейзажем в напряжении, пытаясь определить возможную опасность.

– Фракталь, – отозвался кто-то из группы ученых. – Кристаллизация звезды происходила по законам фрактали. Математика явления известна, впечатляют лишь масштабы.

– А, кроме математики, вы ничего не замечаете? – насмешливо обронила Боянова.

– Нет, – протянул озадаченный десантник.

– Жаль. По-моему, этот ландшафт даже мертвого способен потрясти своей необычностью и красотой!

– Я ученый, а не художник, – пробормотал собеседник Забавы.

– Жаль, – повторила председатель СЭКОНа. – Кто-то из древних философов сказал: «Если бы распахнулись врата истинного познания, человек увидел бы суть вещей, какая она есть, – бесконечная. Но человек так долго замыкался в себе, что теперь видит мир лишь через узкие щели в пещере собственных представлений» [28] . Неужели это сказано о вас? Как же вы можете познавать мир, не видя его красоты, не удивляясь его неповторимой таинственности?

Десантник промолчал.

Ратибор покачал головой и скомандовал продолжать спуск.

Они достигли дна, если можно было так сказать, через полчаса, опустившись чуть в стороне от станции, вонзившей в зенит три толстых столба света. Конечно, дном то, что предстало перед глазами десанта, назвать было нельзя: из неведомых глубин звезды, откуда тянулись вверх созданные чудовищной силой охлаждения «стволы и ветви кораллов», то выше, то ниже вырастали на тонких ножках плоские зеркальные листы – точь-в-точь листья земных кувшинок на стебельках. Только размеры «гиппарховых кувшинок» на три порядка превышали размеры земных.

– Температура семьдесят шесть, – доложил координатор «голема». – Ускорение свободного падения двадцать один и шесть десятых «же».

Ратибор попытался разглядеть пространство под «листом кувшинки», но даже с помощью локатора не смог определить глубины пропасти, из которой равнодушно росли «кораллы» и «стебли кувшинок». Правда, инк назвал эти образования точнее: зонтичные структуры.

– Дно не лоцируется, – добавил он. – Вероятно, все «стебли» в конце концов срастаются в комлевую структуру.

– На какой глубине?

– Примерно на пару тысяч километров ниже.

– В таком случае этот мир не слишком разнообразен. – Ратибор испытал легкое разочарование и одновременно облегчение. Звезда превратилась в шарообразный сросток кристаллов, в друзу «кораллового леса» с одинаковыми свойствами по всей массе, и непрогнозируемой опасности, наверное, нести не могла. Единственное, чем мог восхищаться человек, так это масштабами небывалого явления: «в коралловой шубе», окружавшей ядро остывшей звезды, можно было упрятать тысячи планет типа Земли!

– Господи, представить невозможно, что здесь недавно клокотала плазма! – проговорила Боянова. – А ведь по логике вещей ниже должны идти совершенно иные структуры, отличные от поверхностного слоя.

– Вы правы, – откликнулся кто-то из ученых, похоже – тот же, кого Боянова упрекнула в отсутствии эстетических чувств. – Скорость охлаждения звезды была таковой, что все три ее слоя и ядро – по теории звездных оболочек – не успели перемешаться. Командир, разрешите прогуляться глубже?

Ратибор наконец вспомнил парня: Имант Валдманис, физик-универсалист, доктор наук, двадцать семь лет.