– Мир воспрянет!
– говорил со злостью.
– Но что Россия? Ограбленная, голодная, изнасилованная, - ей не бывать на пиршестве всеобщей победы. Большевики свой мирный пирог слопали еще в Брест-Литовске, и Россия разодрана на куски.

– Вешать, вешать!
– горячо ратовал Джиашвили.
– К чему разговаривать, надо вешать... Это очень хороший способ!

По вечерам жутко и мрачно резались в карты. Озлобленно шмякали на стол истерзанные картишки. В соседнем коттедже однажды раздался выстрел прихлопнули шулера. Англичане начали следствие. Но офицерская община рьяно вступилась:

– Не лезьте в русские дела! Еще чего не хватало, чтобы вы нам указывали - кого можно, а кого нельзя убивать. У нас свои законы российские: за шулера нам ничего не будет...

Сон - волшебный сон!
– постепенно рассеивался, и Виктора Константиновича мучила тоска. Он сделался нелюдим и резок. В один из дней английский комендант лагеря объявил, что охрана большевиков - дело самих русских: пусть они и несут посменно дежурство. Однако желающих дежурить не находилось.

Долго препирались в коттедже:

– А ну их к бесу - не убегут. Мы, русские офицеры, не станем унижать себя полицейскими обязанностями. Это нам не пристало... Хорунжий, чего задумался? Рвани злодейскую!

Нечитайло - уже хмельной - вскинул гитару, сипло запел:

Ей чернай хлэб в абэд и ужын

Ея штраштей нэ усыпыт,

Ей па-а-ачелуй гарящий нужэн...

И вся ватага дружно подхватила:

Но нэ в крэдыт,

Но нэ в крэдыт...

Небольсин размашисто спрыгнул с койки.

– Ладно, - сказал.
– Я пойду... навещу Свищова. Англичане не держали арестованных за решеткой. Две уютные комнаты, почти дачные, с выходом в садик: в одной Свищов, в другой - Софья Листопад. К девушке Небольсин, конечно, не зашел, - для начала заглянул к полковнику. Свищов лежал на постели, не сняв обуви, расшвыривал окурки по всей комнате.

– Как в душе, так и вокруг, - сказал он, мутно глянув на Небольсина. Не подбирай, черт с ними... Когда меня станут увозить, я нагажу им в этом углу громадную кучу. Пусть все знают полковника Свищова, который этого англичанам не простит... А ты чего? Чего пришел?

– Да ничего, - ответил Небольсин.
– В казарме тоска смертная. Играют. Поют ерунду какую-то. Вот и... пришел.

– Охраняешь?
– насупился Свищов.
– Не стыдно тебе?

– Стыдновато, - сознался Небольсин.
– Но я, слава богу, не хожу вдоль забора с винтовкой. Я пришел как товарищ.

Кряхтя, полковник Свищов поднялся и сел.

– Небольсин, - спросил, - что же это будет с нами... а?

– С тобою выяснится.

– Пока еще до Сибири доберемся... Дай спичку!

Он раскурил папиросу и ткнул пальцем в стенку.

– Витенька, - спросил шепотом, - а вот ее-то как?

– Жалеешь?

– Да так... чисто по-мужски. Все-таки баба! Пропадет по тупости... Ты зайди к ней потом. Она - дикая.

– Мне нравятся дикие.

– Тише ты! Стенка тонкая. Она все слышит...

...Позже Небольсин все-таки зашел к госпоже Листопад.

– Чаю хотите?
– предложила девушка.
– Я вчера купила электрический чайник. Это смешно, правда? Еду сама не знаю куда, а так уж устроен глупый человек, что обрастает всякими житейскими ракушками... И зачем мне, спрашивается, этот электрический чайник, если в Сибири нет электричества?

В комнате, похожей на келью, царил порядок, присущий русской курсистке: все чистенькое, прикреплены к стенам портреты (тут и неизбежный Блок, со взглядом прокуратора, и Диккенс, и Максим Горький в мятой шляпе). Небольсину вдруг стало так стыдно, так неловко за вторжение, что он растерялся и понес какую-то солдафонскую чепуху...

– Ах, опять эта казарма...
– поморщилась Соня.
– Отчего вы, офицеры, не бываете естественны? Что за тон?

– А что вы хотите от фронтового офицера?

– Вы мне так не говорите, - ответила девушка.
– Декабристы прошли с боями от Бородина до Парижа. Но они после фронта стали... декабристами, а не пошляками!

– Другое время, - ответил Небольсин, поникнув.

Мимо окон коттеджа в пудовых сапожищах протопала Машка Бочкарева, а за нею быстроногой ланью пронесся по клумбам нежно-пламенный грузин Джиашвили, соблазнительно напевая:

Весь мир - гостиница, Динжан,

А люди - длинный караван;

Придут - уйдут, придут - уйдут,

Придут - уйдут, придут - уйдут...

– Хи-хи, - ответила "ударница" Бочкарева из кустов жасмина, и все эти звуки, долетавшие в чистоту этой комнаты, налипали на душу, словно грязь...

С большим опозданием Небольсин решил постоять за себя.

– Извините, - сказал, - но я офицер не кадровый. Вы правы, однако: налет этой жизни еще долго будет сходить с меня слоями, словно парша с негодной собаки.
– Подумал и добавил: - Я верю: жизнь была бы невыразимо прекрасна, если бы на земле не было человека...