– Напротив, он был всегда очень любезен со мной, и я всегда желал с ним сблизиться. Человек он очень умный...

Настенька сомнительно покачала головой.

– Не знаю, - прибавила она, - я видела его раза два; лицо совершенно как у иезуита. Не нравится он мне; должно быть, очень хитрый.

Калинович ничего не возражал и придал лицу своему такое выражение, которым как бы говорил: "Всякий может думать по-своему".

Между тем Петр Михайлыч тоже возвратился домой и переодевался в своем кабинете. Услышав голос Калиновича, он закричал:

– Калинович, вы здесь?

– Здесь, - отвечал тот.

– У вас гость был, князь заезжал к вам.

– Знаю, - отвечал Калинович.

– Что ж вы думаете сделать?
– продолжал старик, входя.
– Э! Да вот вы кстати и приоделись... Съездите к нему, сударь, сейчас же съездите! Подите-ка, как он вас до небес превозносит.

– Зачем же сейчас?
– вмешалась Настенька.
– Не успел он завернуть, как и бежать к нему на поклон. Какое благодеяние оказал... это смешно!

– Ужасно смешно! Много ты понимаешь!
– перебил Петр Михайлыч.
– Зачем ехать?
– продолжал он.
– А затем, что требует этого вежливость, да, кроме того, князь - человек случайный и может быть полезен Якову Васильичу.

– Чем же он может быть полезен Якову Васильичу? Вот это интересно; этого я точно не понимаю.

Петр Михайлыч рассердился.

– Нет, ты понимаешь, только в тебе это твоя гордость говорит! вскрикнул он, стукнув по столу.
– По-твоему, от всех людей надобно отворачиваться, кто нас приветствует; только вот мы хороши! Не слушайте ее, Яков Васильич!.. Пустая девчонка!..
– обратился он к Калиновичу.

– Я думаю съездить, - проговорил тот.

Настенька взглянула на него.

– Поезжайте, - подхватил старик, - только пешком грязно; сейчас велю я вам лошадь заложить, сейчас.
– прибавил он и проворно ушел.

– Ты поедешь?
– спросила Настенька.

– Конечно, поеду, - отвечал Калинович.

– А если я не хочу, чтоб ты ездил?

– Странное желание!
– проговорил Калинович.

– Ну, положим, что странное, но если я этого хочу; неужели ты не пожертвуешь для меня этими пустяками?

– Я не понимаю, в чем тут жертвовать. Мне надобно заплатить визит, я и плачу, - что ж тут такого?

– Тут ничего, может быть, нет, но я не хочу. Князь останавливается у генеральши, а я этот дом ненавижу. Ты сам рассказывал, как тебя там сухо приняли. Что ж тебе за удовольствие, с твоим самолюбием, чтоб тебя встретили опять с гримасою?

– Я еду не к генеральше, которую и знать не хочу, а к князю, и не первый, а плачу ему визит.

– Не езди, душечка, ангел мой, не езди! Я решительно от тебя этого требую. Пробудь у нас целый день. Я тебя не отпущу. Я хочу глядеть на тебя. Смотри, какой ты сегодня хорошенький!

Говоря это, Настенька взяла Калиновича за руку.

– Я опять сюда вернусь через какие-нибудь четверть часа, - отвечал он.

– Не хочу я, говорят тебе!
– возразила Настенька.

– Каприз - и больше ничего, и каприз глупый!
– проговорил Калинович, нахмурившись.

– Нет, Жак, это не каприз, а просто предчувствие, - начала она.
– Как ты сказал, что был у тебя князь, у меня так сердце замерло, так замерло, как будто все несчастья угрожают тебе и мне от этого знакомства. Я тебя еще раз прошу, не езди к генеральше, не плати визита князю: эти люди обоих нас погубят.

– До предчувствий дело дошло! Предчувствие теперь виновато! проговорил Калинович.
– Но так как я в предчувствие решительно не верю, то и поеду, - прибавил он с насмешкою.

– Я очень хорошо наперед знала, - возразила Настенька, - что тебе самое ничтожное твое желание дороже бог знает каких моих страданий.

– Если вы это знали, так к чему ж весь этот разговор?
– сказал Калинович.

Настенька вся вспыхнула.

– Послушайте, Калинович!
– начала она.
– Если вы со мной станете так говорить... (голос ее дрожал, на глазах навернулись слезы). Вы не смеете со мной так говорить, - продолжала она, - я вам пожертвовала всем... не шутите моей любовью, Калинович! Если вы со мной будете этакие штучки делать, я не перенесу этого, - говорю вам, я умру, злой человек!

– Настенька! Полноте! Что это вы!
– проговорил Калинович и хотел было взять ее за руку, но она отдернула руку.

– Подите прочь, не надобно мне ваших ласк!
– сказала она, встала и пошла, но в дверях остановилась.

– Если вы поедете к князю, то не приезжайте ни сегодня, ни завтра... не ходите совершенно к нам: я видеть вас не хочу... эгоист!

Калинович сделал гримасу. Настенька повернулась и ушла.

В эту минуту вернулся Петр Михайлыч и еще в дверях кричал:

– Лошадь готова-с; поезжайте с богом!