В доме генеральши между тем, по случаю приезда гостя, происходила суетня: ключница отвешивала сахар, лакеи заливали в лампы масло и приготовляли стеариновые свечи; худощавый метрдотель успел уже сбегать в ряды и захватить всю крупную рыбу, купил самого высшего сорта говядины и взял в погребке очень дорогого рейнвейна. Князь был большой гастроном и пил за столом только один рейнвейн высокой цены. Часу в первом генеральша перешла из спальни в гостиную и, обложившись подушками, села на свой любимый угловой диван. На подзеркальном столике лежала кипа книг и огромный тюрик с конфетами; первые князь привез из своей библиотеки для m-lle Полины, а конфеты предназначил для генеральши. Она была вообще до сладкого большая охотница, и, так как у князя был превосходный кондитер, так он очень часто присылал и привозил старухе фунта по четыре, по пяти самых отборных печений, доставляя ей тем большое удовольствие. М-lle Полина, решительно ожившая и вздохнувшая свободно от приезда князя, разливала кофе из серебряного кофейника в дорогие фарфоровые чашки, расставленные тоже на серебряном подносе. Князь очень удобно поместился на мягком кресле. Генеральша лениво, но ласково смотрела на него и потом начала взглядывать на разлитый по чашкам кофе.

– Полина, как хочешь, дай мне кофею, - проговорила она.

У старухи после болезни сделался ужасный аппетит.

– Мамаша...
– произнесла Полина полуукоризненным, полуумоляющим голосом.

Генеральша, пожав плечами, отвернулась от дочери. М-lle Полина покачала головой и вздохнула.

– Небольшую чашечку кофею ничего, право, ничего, - решил князь.

– И я тоже утверждаю; но что же мне делать, если все мне нельзя и все вредно, по мнению Полины, - произнесла старуха оскорбленным тоном. М-lle Полина грустно улыбнулась и налила чашку.

– Извольте, maman [57] , кушайте; я для вас же...
– проговорила она, подавая матери чашку.

Генеральша медленно, но с большим удовольствием начала глотать кофе и при этом съела два куска белого хлеба.

– Кофе хорош, - заключила она.

– Стакан воды, ma tante [58] , стакан воды непременно извольте выкушать! Этим правилом никогда не манкируйте, - сказал князь, погрозя пальцем.

– Я согласна, - отвечала генеральша таким тоном, как будто делала в этом случае весьма большое одолжение.

М-lle Полина позвонила; вошел лакей.

– Холодной?
– спросила она, обращаясь к князю.

– Самой холодной, - отвечал тот.

– Воды холодной маменьке, - сказала она человеку.

Тот ушел и возвратился с водой. М-lle Полина наперед сама ее попробовала, приложив руку к стакану.

– Кажется, холодна?
– обратилась она к князю.

Тот тоже приложил руку к стакану.

– Хороша, - сказал он и подал стакан генеральше.

Та медленно отпила половину.

– Будет, - проговорила она.

– Нет, ma tante, как угодно, весь, непременно весь, - возразил князь.

– Допейте, maman; иначе кофе вам повредит!
– подтвердила Полина.

Генеральша нехотя допила.

– Ох, вы меня совсем залечите!
– сказала она и в то же время медленно обратила глаза к лежавшим на столе конфетам.

– За то, что я тебя, дружок, послушалась, дай мне одну конфету из твоего подарка, - произнесла она кротко.

– Можно ли до обеда, maman, - заметила Полина.

– Ничего, ничего, это самые невинные, - разрешил князь и поднес генеральше вместо одной три конфеты.

Та начала их с большим удовольствием зубрить, а потом постепенно склонила голову и задремала.

– Ребенок, совершенный ребенок!
– произнес князь шепотом.

М-lle Полина вздохнула.

– Совершенный ребенок!
– повторил он и, пересев на довольно отдаленный стул, закурил сигару.

Полина села около него. Князь некоторое время смотрел на нее с заметным участием.

– Однако как вы, кузина, похудели! Боже мой, боже мой!
– начал он тихо.

Полина грустно улыбнулась.

– Ты спроси, князь, - отвечала она полушепотом, - как я еще жива. Столько перенести, столько страдать, сколько я страдала это время, - я и не знаю!.. Пять лет прожить в этом городишке, где я человеческого лица не вижу; и теперь еще эта болезнь... ни дня, ни ночи нет покоя... вечные капризы... вечные жалобы... и, наконец, эта отвратительная скупость - ей-богу, невыносимо, так что приходят иногда такие минуты, что я готова бог знает на что решиться.

Князь пожал плечами.

– Терпение и терпение. Всякое зло должно же когда-нибудь кончиться, а этому, кажется, недалек конец, - сказал он, указывая глазами на генеральшу.

– Терпение! Тебе хорошо говорить! Конечно, когда ты приезжаешь, я счастлива, но даже и наши отношения, как ты хочешь, они ужасны. Мне решительно надобно выйти замуж.

– А что же Москва?
– спросил князь.

– Ничего. Я знала, что все пустяками кончится. Ей просто жаль мне приданого. Сначала на первое письмо она отвечала ему очень хорошо, а потом, когда тот намекнул насчет состояния, - боже мой!
– вышла из себя, меня разбранила и написала ему какой только можешь ты себе вообразить дерзкий ответ.