– Пейте, пожалуйста... Что ж это такое?..
– говорил он с досадой.

Наглотавшись пива, немец, обыкновенно, начинал играть еще глупее и почти каждый раз оставался в проигрыше рубля по три, по четыре серебром. Калиновича сначала это занимало, хотя, конечно, он привязался к игре больше потому, что она не давала ему времени предаваться печальным и тяжелым мыслям; но, с другой стороны, оставаясь постоянно в выигрыше, он все-таки кое-что приобретал и тем несколько успокаивал свои практические стремления. Чрез месяц, однако, ему и карты надоели, а немец своей простотой и неразвитостью стал, наконец, невыносим. Напрасно Калинович, чтоб что-нибудь из него выжать, принимался говорить с ним о Германии, о ее образовании, о значении в политическом мире: немец решительно ничего не понимал. В каком-то детском, созерцательном состоянии жил он в божьем мире, а между тем, что всего более бесило Калиновича, был счастлив. У него было несколько, таких же, вероятно, тупоголовых, немцев-приятелей; в продолжение целого лета они каждый праздник или ездили за рыбой, брали тони и напивались там пьяны, или катались верхом по дачам. Кроме того, у немца было несколько родственных и семейных домов, куда он ходил на вечера, и на другой день всегда оставался очень этим доволен.

– Что ж вы там делаете?
– спросил его однажды Калинович.

– А? Мы в лото играем, танцуем: очень приятно, - отвечал немец.

– Любили ли вы когда-нибудь? Существует ли для вас какая-нибудь женщина?
– продолжал Калинович, желая допытать окончательно немца.

Тот покраснел и потупился.

– Нет, - произнес он.

– Как же нет? Вам, я думаю, уж лет двадцать пять.

– Да, мне двадцать шесть лет, и когда женюсь, тогда... а теперь нет.

"Этакий бесстрастный болван!" - подумал Калинович и хотел уже выпроводить гостя, сказав, что спать хочет, но в это время вошел лакей.

– Иволгин приехал, - проговорил он своим гробовым голосом.

– Какой еще тут Иволгин?
– спросил с досадою и довольно громко Калинович.

Лакей молчал.

– Ну, проси, - прибавил он.

Гость вошел. Это был тот самый студент, который так наивно навязался ему на знакомство в театре. Калинович еще больше нахмурился.

– Вы, может быть, не узнали меня?
– говорил молодой человек.

Роскошные волосы его были на этот раз еще более растрепаны; галстук свернут набок; на сюртуке недоставало трех пуговиц.

– Нет-с, напротив...
– отвечал Калинович, показывая рукой на ближайший стул.

Студент сел и принял несколько небрежную позу.

– Я, конечно, - начал он довольно развязно, - давно бы воспользовался вашим позволением быть у вас, но, вероятно, тогда ослышался в адресе и даже сегодня перебывал по крайней мере в десяти домах, отыскивая вас.

"Нужно очень было хлопотать!" - подумал про себя Калинович.

– Вы, однако, ужасно с этих пор переменились, похудели, - продолжал студент.

– Я болен, - отвечал сухо Калинович.

– Как это досадно!
– произнес молодой человек, действительно с досадой на лице.
– А я именно, сегодня шел к вам с одной моей просьбой...
– прибавил он, потупляя глаза.

Калинович молчал.

– Вы тогда говорили о Каратыгине и вообще об игре актеров с этим господином... как его фамилия?

– Белавин.

– Да, Белавин; очень, кажется, умный человек, и я очень тоже бы желал с ним познакомиться.

"Ну, тот вряд ли разделяет это желание", - опять подумал про себя Калинович.

– Мне совестно тогда было сказать о себе, - продолжал студент, - но я сам страстный любитель театра, и страсть эта живет во мне с детства и составляет мое величайшее блаженство и вместе мое несчастие.

– Почему же несчастие?
– спросил Калинович.

Студент горько усмехнулся.

– Потому, - начал он насмешливым тоном, - что я имел несчастие родиться на свет сыном очень богатого человека и к тому еще генерал-лейтенанта, который говорит, что быть актером позорно для русского дворянина.

"Есть же на свете такие дураки, которые страдают от того, что богаты и дети генералов", - подумал про себя Калинович.

– А вы думаете быть актером?
– спросил он.

– Да, это мое почти решительное намерение, - отвечал молодой человек, и я нахожу, что идея отца совершенно ложная. По-моему, если вы теперь дворянин и писатель, почему ж я не могу быть дворянином и актером, согласитесь вы с этим?..

– Быть актером, конечно, не позорно ни для кого, но в самой деятельности есть разница.

– Какая же разница? Искусство сравнивает людей: писатель - художник и актер - художник.

– Большая и существенная разница: творчество одного свободно, самобытно; другого - подчиненное. Те же отношения, как исполнителя к композитору: один создает, другой только усваивает, понимает...
– проговорил Калинович.

– Но разве актеры не так же свободно создают?.. Один играет роль так, другой иначе - не правда ли?
– отнесся студент к немцу.

– Да, это так, - отвечал тот.

– Я не про то говорил, - возразил нехотя Калинович и, не надеясь, видно, на понимательную способность своих слушателей, не хотел более объяснять своей мысли и замолчал.