Принадлежащий Аделаис по праву вдовьего наследства дом был невелик и стоял в углу манора, защищенный от господствующих ветров деревьями и изгородью. Пожалуй, больший дом был бы ей ни к чему, она не слишком часто навещала сына в его владениях и не оставалась здесь надолго. К дому была пристроена кухня, а сам он состоял из узкого холла и комнаты. Грум не чинясь вошел к своей госпоже, как это сделал бы сын или брат. Он знал, что ему доверяют, и так же безоговорочно доверял сам. Аделаис де Клари служили честно и без раболепства.

— Госпожа, я привел брата Кадфаэля из Шрусбери. Другой брат сейчас спит.

Аделаис сидела за прялкой и левой рукой вращала веретено. Завидев их, она сразу же перестала работать и аккуратно, чтобы не спутать красивую темно-синюю шерсть, положила веретено.

— Очень хорошо, что спит. Ему это просто необходимо. А теперь, Лотэр, можешь идти, наш гость сам найдет обратную дорогу. Мой сын вернулся?

— Еще нет, но думаю, скоро появится.

— С ним Росселин, — сказала она, — и собаки. Дождись, когда они приедут, и можешь идти отдыхать. Мне больше ничего не понадобится. Ты и так уже сегодня достаточно потрудился.

Лотэр кивнул и молча вышел. В самом тоне сдержанного, спокойного разговора ощущалась их незыблемая, как вросшая в землю скала, уверенность друг в друге. Аделаис с легкой улыбкой смотрела на брата Кадфаэля, храня молчание, пока Лотэр не закрыл за собой дверь.

— Да, — проговорила она, словно отвечая на вопрос монаха, — он больше, чем слуга. Лотэр всегда был надежным товарищем моему супругу, плечом к плечу сражался с ним в Палестине и не единожды спасал ему жизнь. И это не просто проявление заурядной вассальной верности, это верность иного, высшего рода. После смерти Бертрана он служит мне, как служил раньше мужу — верой и правдой. Его сына зовут Люк. Копия своего отца, да ты и сам это видел, их сходство невозможно не заметить.

— Что правда, то правда. Я и сам догадался, откуда у Лотэра его загар.

— Вот как? — в первый раз Аделаис взглянула на Кадфаэля с неподдельным интересом.

— Я тоже пробыл несколько лет на Востоке, только это было до того как твой супруг отправился туда с Лотэром. Если он проживет достаточно долго, загар сойдет с него так же, как сошел и с меня. Для этого требуется много времени.

— Получается, ты попал в монастырь отнюдь не в юном возрасте? То-то я гляжу, в тебе совсем не чувствуется девственной невинности, — с мягкой усмешкой произнесла Аделаис.

— Я принял обет по своей собственной воле, — ответил Кадфаэль, — когда пришло время.

— Он тоже принял обет по своей собственной воле. Только я считаю, в отличие от тебя, поторопился, — непроизвольно вздохнула Аделаис и уже другим тоном продолжила: — Я попросила тебя прийти, потому что хотела спросить, всем ли вы довольны и не требуется вам еще чего-нибудь. Достаточно ли хорошо мои слуги заботятся о вас?

— Они очень внимательны и предупредительны. Мы безгранично благодарны за это и тебе и им.

— А еще я хотела спросить тебя о… о Хэлвине. Сейчас он в весьма удручающем состоянии. Будет ли ему когда-нибудь лучше? Поправится ли он?

— Он никогда не будет ходить так, как ходил раньше, — сказал Кадфаэль, — на это нечего и надеяться. Но со временем, когда мускулы Хэлвина окрепнут, ему будет легче. Он думал, что умирает, да и мы так думали, но не умер и, надеюсь, вскоре научится видеть в жизни не одни лишь темные стороны — после того, как душа его успокоится.

— А после сегодняшней ночи его душа успокоится? Ты думаешь, ему необходимо это ночное бдение?

— Думаю, успокоится. И думаю — необходимо.

— Тогда я благословляю его на это. А потом вы отправитесь в Шрусбери? Я могу дать вам лошадей. Лотэр потом заберет их.

— Ты очень добра, но он наверняка откажется, — ответил Кадфаэль. — Хэлвин дал обет совершить паломничество пешком, туда и обратно.

Аделаис понимающе кивнула.

— Тем не менее, я предложу ему это. Спасибо, брат, за то, что ты пришел поговорить со мной. Если он откажется, я больше ничем не смогу ему помочь. Впрочем, смогу! Я поговорю сегодня со священником после вечерни и попрошу, чтобы никто — абсолютно никто — не беспокоил Хэлвина ненужными вопросами. Ты ведь понимаешь, насколько важно, чтобы ничего не просочилось наружу? Скажи ему это. Тайну знаем только мы трое, пусть так и будет. Что же до всего остального — на то божья воля.

Когда Кадфаэль шел к домику, где спал Хэлвин, во двор въехал Одемар де Клари на рослой гнедой лошади. Топот копыт, бряцание сбруи и громкие голоса заранее оповестили слуг о приближении кавалькады и, подобно пчелам из растревоженного улья, они устремились со всех сторон навстречу хозяину. Сын Аделаис, высокий статный мужчина, был одет подчеркнуто просто. Ему не было нужды украшать себя — он и так достаточно ярко выделялся на общем фоне своей уверенной властностью. Капюшон его короткого черного плаща был откинут назад, открывая копну темных, как у матери, волос. Зато крупные резкие черты лица, высокий лоб, прямой нос и выступающие скулы Одемар унаследовал, конечно, от предков по отцовской линии.