И Конн перековал древний меч.

Возрожденный Ярран был нешироким и не очень длинным, и довольно легким - пять фунтов. Не было на нем границы между старой и новой сталью, клинок лишь немного светлел к острию и темнел к рукояти.

Снова блестела свежей бронзой прямая гарда, и рукоять вновь была обмотана витым серебром.

И я поклонился Конну, принимая меч из его рук.

А старый мастер умер, словно бы закончив все свои дела на земле, летом того же года. И Ярран был последним его мечом...

...Рату, колдун моего отца, говорил следующей весной, что именно находка древнего меча - причина всего того странного, что было потом. Но я думаю, он не прав, - появление Яррана было просто первым из тех событий. Впрочем, не знаю.

Еще был жив старый Конн, когда в селениях клана стало твориться необычное: кто-то видел призраков, появляющихся с Нидамских трясин, кто-то говорил о собаках Аннуна, выходящих из-под земли - огромных гончих с шкурой цвета первого чистого снега и огненно-алыми ушами... Отец волновался, он не любил таких вещей. А летом мной самим вдруг овладело странное нетерпение, похожее на зов в дорогу, на стремление отправиться в путь; нетерпение, в котором смешивались непонятная печаль и ожидание чего-то неизвестного. Кажется, я мучился слишком явно, и отец, конечно, заметил это - он всегда прекрасно чувствовал людей. Когда он спросил меня прямо, я ничего не смог объяснить ему, только вдруг, ни с того, ни с сего, посоветовал ему ждать нападения со стороны западных кланов. То есть "вдруг" - это было для него, а я тогда снова ощутил это, и понял, что быть войне. Отец покачал головой и оставил меня.

Война действительно случилась - осенью, когда был уже собран урожай, и это была первая большая война в моей жизни. Я был тогда ранен, но не серьезно. Мы отогнали западных на их земли, и тогда отец спросил меня, откуда я узнал о войне еще летом. И снова я ничего не смог ему объяснить.

А когда выпал первый снег, над замком явилась Дикая Охота - ее видели все. Десятка два всадников пронеслись над башнями, и копыта их огромных коней выбивали искры из самого воздуха. Белоснежные псы с алыми ушами неслись по сторонам от них, и сам Владыка Павших верхом на диком восьминогом коне скакал во главе Охоты, и рога украшали его шлем, и глаза пылали огнем сквозь прорези лицевой пластины...

И тогда отец испугался. Конечно, не за себя - за клан. Он верил во Владыку Павших и, как и все мы, почитал Его старшим среди богов, но вовсе не хотел встречаться с Ним раньше времени. На совете зимнего солнцеворота отец спросил старейшин семей, что означает все то, что происходит. Колдун Рату сказал тогда, что Владыка чувствует возрождение меча, выкованного в древности Его Силой. Еще Рату сказал, что это не обязательно плохо, а скорее даже хорошо, просто надо знать, что с этим делать: может быть, надо освятить меч, или устроить в Его честь праздник, или, быть может, что-то еще... "Ты знаешь?" - спросил отец. "Нет, - ответил Рату.
– Я не знаю. Я всего лишь твой колдун, но не знаю высокой магии."

На том совете и было названо имя Бастиана Лотаберийского, великого мага и книжника, обретавшегося где-то к югу от великой реки Аверн, за Страной Лета. А весной, когда из вод озера Ванвах поднялась Дева Глубин и пророчила оказавшемуся на берегу крестьянину из нашего клана, отец и Рату решили отправить меня за советом к Бастиану в Лотабери. Отец не спрашивал, хочу ли я совершить эту поездку, а когда мы расставались в конце июня, проводил меня такими словами: "Помни, Арадар, ты должен вернуться живым, и вернуться как можно скорее: клану нужен совет Бастиана и клану нужен ты". Я долго гадал потом, помнил ли отец, говоря эти слова, что я его сын, или он думал только о том, что клан без наследника - это слабый клан?..

К началу августа я забрался довольно далеко на юг, а потом потерял коня и подверг опасности обе ценности, о которых говорил отец: и совет Бастиана Лотаберийского, еще не полученный мною, и жизнь наследника клана.

И, наверное, можно понять меня, но оправдать - нельзя.

Дэн, Дэни... Я встретил его на большой дороге дерущимся в одиночку против троих устрашающего вида бродяг... Впрочем, это было потом, а сначала я встретил Логи, Черного Рыцаря.

Он был верхом на крупном каурой масти коне, в тяжелой боевой кольчуге и кольчужном же капюшоне, без шлема; его плечи и круп коня покрывал, несмотря на летнее тепло, широкий черный плащ. Такой же - весь черный щит висел за его спиной. Мы встретились на лесной тропе, по которой я срезал широкую петлю дороги. Придерживая своего коня, чтобы спокойно разъехаться, я приветствовал рыцаря: мы были ровней, хотя я и странствовал без доспехов - таскать на себе пуд боевого железа, просто путешествуя к ученому мужу в далекую страну, не принято в наших землях. Впрочем, возможно, что по местному счету титулов я и превосходил его благородством крови, кто знает.

Он натянул поводья, останавливая своего коня, и долго посмотрел мне в глаза, прежде чем произнести приветствие. Я тоже остановился, с удивлением разглядывая его лицо.

Оно усмехалось. Оно усмехалось все целиком: глаза, губы, морщинки на лбу - каждая черточка его лица светилась злым весельем. Я почти вздрогнул - это было лицо шута, а не рыцаря. Злого шута.

– Мое имя - Логи из Свартбери, но многие знают меня просто как Черного Рыцаря, - сказал он.
– А ты, сэр рыцарь, кто ты таков?

– Арадар из Каэр-на-Вран, - отвечал я без всякого на то желания.

Черный Рыцарь кивнул.

– Ты выглядишь чужестранцем, сэр Арадар, да и название твоих земель звучит непривычно для моего слуха. Скажи, куда держишь ты путь по тропе средь темного леса?

– Далеко на юг, сэр Логи, за Аверн. Я ищу Бастиана Лотаберийского, чтобы просить у него совета и помощи в одном деле. Скажи, не слышал ли ты о том, где сейчас пребывает этот мудрый человек?

Он удивлено поднял брови, не преминув усмехнуться - очень тонко, не переходя грань явной насмешки.