— Нужно было бы сфотографировать картину. Для сравнительного анализа, — пояснил Снегирь.

— Зачем? — искренне удивилась я. — Я и так ее помню. До последнего мазка.

Это была чистая правда: картина уже жила во мне, в любой момент я могла вызвать в памяти каждое движение кисти неизвестного мне художника, каждый изгиб мантии девушки, каждую звезду в ее рыжих волосах.

— Ну конечно, — Снегирь улыбнулся. — В молодые годы ты проводила слишком много времени перед зеркалом.

— Теперь мне двадцать девять, и я кардинально изменила поведение, — утешила я Снегиря.

— Как ты думаешь, почему она так похожа на тебя?

— Ты же сам сказал о переселении душ. Так что я в отношении этой картины обладаю правом первой ночи.

— Не увлекайся, Кэт, — напутствовал меня Лавруха. — Чует мое сердце, что мы с чертовой доской еще хлебнем.

Почему я не прислушалась тогда к пророческим словам Снегиря?..

Динка встретила меня причитаниями. В основном они касались аномальной для Питера жары: мама с гипертоническим кризом, папа с ишемической болезнью, отпуск не раньше ноября, да еще муж, похоже, бегает на сторону и столуется у какой-то жлобки-буфетчицы с Адмиралтейских верфей. Терпеливо выслушав Динку, я приступила к изложению своей просьбы.

— Я могу посмотреть материалы на кое-каких голландцев? Приблизительно шестнадцатый-восемнадца-тый век?

— Ты же занимаешься прерафаэлитами, — Динка отличалась профессиональной искусствоведческой памятью.

— Именно поэтому! Не читала новых исследований о влиянии Жана Белльгамба [11] и его последователей на “Братство прерафаэлитов”? — тут же слепила горбатого я. Мне совсем не улыбалось посвящать в свои последние перипетии кого бы то ни было.

Заручившись согласием Динки, я приступила к изучению всех доступных мне материалов.

Эрмитажная коллекция голландцев не была особенно обширной, иначе я просто утонула бы в потоке информации. И все равно, к ночи у меня уже кружилась голова от обилия имен или подобия имен — Мастер женских полуфигур, Мастер легенды о святой Марии

Магдалине, Брауншвейгский монограммист… Исследователям не откажешь в логике — чего проще: собрать похожие по манере письма картины и объединить их именем неизвестного автора. Интересно, как назовут художника, если авторство так и не будет установлено? Мастер видения святой Екатерины? Или Мастер скорбного финала святого Себастьяна?.. Я перерыла шестнадцатый век и перешла к семнадцатому — но ничего хотя бы приблизительно похожего так и не обнаружила. Я утешала себе тем, что анализ картины даст нам возможность хотя бы приблизительно установить время ее написания. И тогда поле поиска максимально сузится.

В любом случае остается надеяться только на Лавруху.

Но вечером Лавруха так и не объявился. Я слонялась по дому, меланхолично пробовала читать, просмотрела пару дурацких детективных сериалов по телевизору: сериальных убийц я угадывала с лету, капитан Марич вполне мог бы зачислить меня на довольствие.

— Давай, звони, скотина! — заклинала я молчащий телефон.

И Лавруха откликнулся.

Он позвонил в. половине второго и долго сопел в трубку.

— Ну? — спросила я.

— Ты сидишь? — хрипло пробубнил Лавруха.

— А что?

— Если стоишь, то сядь. Мы провели предварительную экспертизу. Пятнадцатый век. Этой картине цены нет.

Ну конечно же, я знала, я чувствовала, я не могла ошибиться!…

— Бери тачку и приезжай. Немедленно. В реставрационные мастерские, к Ваньке. Тут тебя такое ждет…

— Не мог раньше позвонить.? — я сразу же возненавидела Снегиря. — До мостов пятнадцать минут…

— Пулей из дому! Еще успеешь… Говорил же тебе, меняй свой Васильевский остров на проспект Ветеранов! Или улицу инженера Графтио.

Не дослушав Лавруху, я бросила трубку, втиснулась в джинсы и выскочила из дому.

Я уложилась в сроки и добралась до Бергмана за десять минут. Всего и нужно было, что перемахнуть мост лейтенанта Шмидта, проехать площадь Труда и повернуть на Декабристов. Снегирь ждал меня у дверей реставрационных мастерских.

— Давай, колись! — крикнула я ему, едва отпустив машину.

— Не сейчас. Все будет происходить в торжественной обстановке. Сейчас сходим за шампанским, и я представлю вас друг другу.

— Кого?

— Тебя и картину.

Всю дорогу до ближайшего магазинчика “24 часа” и обратно Снегирь хранил молчание. Я видела, чего это ему стоило. Лицо Лаврухи ходило ходуном, щеки вздувались, а рот постоянно растягивался в улыбке. Я начала бояться — как бы Лавруху не разнесло изнутри.

— Если ты не освободишься от тайны в ближайшие пять минут, тебя хватит апоплексический удар, — припугнула я Снегиря.

— Уже хватил, — признался Лавруха. — Как только Ванька снял ее в инфракрасном излучении и мы сделали спектральный анализ.