Шрифт:
Но легко отделаться от Пеников не удалось. Пожилая женщина, еще секунду назад сосредоточенно копавшаяся в огороде, уже открывала калитку.
— Здравствуйте, — женщина обнажила бледно-розовые десны в самой радушной улыбке. — А я слышу, вроде машина подъехала… Это вы Гурия привезли?
— Да, — призналась Лена. — Это я.
Женщина обшарила Лену взглядом и улыбнулась еще шире.
— Что ж не заходите?
— Я, собственно…
— Отец! — зычным, хорошо поставленным голосом корабельного боцмана крикнула женщина. — Отец! Гости к нам, а ты возишься!
— ??
— Я — мама Гурия, Клавдия Петровна.
А тебя как зовут, деточка? — мать Гурия шла на сближение семимильными шагами.
— Елена.
— Красивое имя. А вы давно с Гурием знакомы?
— Как вам сказать… — замялась Лена.
— А он ни словом о тебе не обмолвился, надо же! О такой красавице — и молчок! Он всегда был скрытным, наш Гурий, с самого детства… Отец, да иди же ты сюда!
Только теперь до Лены стала доходить двусмысленность ситуации. За кого они ее принимают, в самом деле? Судя по тому, как неистовая Клавдия пялится на ее безымянный палец (очевидно, в поисках обручального кольца); судя по тому, как хищно вытянулся ее нос и как, подчиняясь охотничьему азарту, вибрируют ноздри… Судя по всему этому, сейчас сюда припожалует главный егерь с английским рожком, соколом на запястье и мотыгой вместо вабила [10] .
10
Вабило — два скрепленных вместе птичьих крыла, которые сокольничий кружит на веревке у себя над головой, приманивая сокола назад.
Он протрубит в рожок, снимет колпачок с головы ловчей птицы, и… Бедная, бедная Лена, до норы ей не добежать! Тем более что престарелая такса Клавдия Петровна уже вцепилась мертвой хваткой в растерявшийся Ленин хвост.
— Вообще-то, Гурий у нас замечательный, ничего дурного про него не скажу. Не курит, в рюмку не заглядывает, а это по нынешним временам редкость…
— Редкость, — безвольно подтвердила Лена.
— А безотказный! И дров поколет, и баню натопит, а уж как на работе его ценят!
Вот на повышение недавно пошел. А работа у него ответственная, все с людьми да с людьми. Нет, у меня к сыну претензий нету. Старшие что? Старшие — отрезанные ломти. О родителях только по праздникам вспоминают. Да к зиме ближе, как поросенка закалываем… А Гурий только о нас и печется. Мы при нем как сыры в масле катаемся. Иногда смотрю на него, как он ловко с хозяйством управляется, слезы на глаза наворачиваются. Веришь?
— Отчего же не верить? Верю. — Вот тут Лена была вполне искренней: такого инвалида детства, как Гурий, только и остается, что обнять и плакать.
— Вот, думаю, повезет той девушке, которая женой ему станет. Уж он-то на нее не надышится, уж он-то в шелка ее оденет, соболя к ногам кинет, пылинки будет сдувать… Я своего сына знаю. А ты, Еленочка, — Клавдия набрала в рот побольше воздуха и округлила глаза, — не замужем?
— Нет.
Господи, зачем она соврала? Или это сработал инстинкт самосохранения, — чтобы в самый последний момент успеть увернуться от острых и безжалостных зубов таксы?
— Отец!!! — снова завопила Клавдия.
Ждать появления папаши Гурия Лена не стала — из все того же инстинкта самосохранения. И с Клавдией, нагулявшей мышцы на тяжелом пейзанском труде, справиться весьма проблематично, а если уж они навалятся вдвоем…
— Знаете, Клавдия Петровна, я, пожалуй, поеду.
— То есть как это? И в дом не зайдешь?
— Мне ведь в Питер возвращаться. Я и так крюк сделала ради Гурия… Как-нибудь в другой раз.
— И не поужинаешь с нами? — Клавдия Петровна весьма красноречиво помахала тяпкой, которую держала в руках.
— Не получится. — Лена уже отступала к машине.
— А что Гурию передать?
— Привет, — ляпнула Лена первое, что пришло в голову. — Я заеду на днях…
— Когда? — не унималась Клавдия. Когда тебя ждать-то?
— Послезавтра. — На то, чтобы, взвизгнув тормозами, сорваться с места, у Лены ушло ровно полторы секунды — абсолютный рекорд автошколы № 4.
В последующие пять минут Лена побила еще несколько рекордов: ловко обставила «МАЗ», не забыв при этом включить поворотники, прошла на бреющем в пятидесяти сантиметрах от не ко времени выползшей на дорогу козы и на ровном участке дороги развила скорость в восемьдесят километров. Она перевела дух только тогда, когда кошмар по имени Пеники исчез из зеркала заднего вида. Перевела дух и рассмеялась. Ну и семейка, ничего не скажешь!
Больной на голову сыночек и несчастные родители, не чающие, кому бы сбагрить такую радость. И на работе пошел на повышение, надо же! Не иначе как нейтральный диагноз «вялотекущая шизофрения» сменился на узкопрофильный и многообещающий «истерическое сужение сознания на почве idee fixe»…
Развить психиатрическую тему не удалось: за Лениной спиной громко чихнули.
— Правда, — машинально сказала Лена.
Чиханье повторилось.
Что за бред, ведь если чихала не она (а она не чихала!), то кто может чихать в пустом салоне?! Вцепившись в руль одеревеневшими пальцами и глядя прямо перед собой, Лена мгновенно перебрала в уме все варианты: от группы одичавших террористов и маньяка на пленэре до так и не увиденного ею папаши Гурия с вилами и мотыгой. Что ж, в данной конкретной ситуации она предпочла бы террористов. С ними еще можно поторговаться. Маньяк, а уж тем более папаша Гурия — дело другое, от них просто так не отвертишься.