Валерка и Рэмка поглядывают на Катино окно - очень уж долго она сегодня.

Из парадной вышел Валеркин отец.

– Вот что, голубчики, пойдёмте.
– Он ухватил приятелей покрепче за воротники.

Когда отцы говорят такое, значит, ничего хорошего впереди не ждёт. Игра остановилась. Кто-то начал отвязывать сетку. Кто-то сложил в коробочку мячи и ракетки.

– Всё равно играйте, - сказал Рэмка.

– Теннис для всех, - добавил Валерка.

Они дёргались в отцовских руках, бормоча:

– А что мы такое сделали?..

Валеркин отец держал их крепко. Он провёл друзей мимо дворничихи. Дворничиха нахмурилась и сочувственно покачала головой. Он провёл их мимо управхоза. Управхоз почесал затылок. Ребята у теннисного стола дружно молчали. Малыши в песочнице отложили на время совки и формочки.

В большой комнате сидела Валеркина мать, Майя Петровна.

– Вот они, субчики, - пихнув мальчишек к столу, сказал отец.

– Мы работаем, времени у нас мало, но мы стараемся, чтобы ты стал хорошим человеком, - начала Майя Петровна, - а ты...
– Глаза у Майи Петровны были красные и нос тоже.
– Слушай, Александр, - сказала она мужу, - я не верю... Не могу я в это поверить...

– Сознавайся, ты у матери деньги стянул?!
– загремел Валеркин отец на всю комнату.

Майя Петровна поморщилась.

– Тише, тише, - сказала она.
– Если Валерий виноват, он сознается. Валерий, может быть, на вас кто-нибудь дурно влияет?

– Никто на нас не влияет!
– горячо выкрикнул Валерий.
– С Рэмкой мы с первого класса дружим, и никаких денег мы не брали, хоть режьте нас, хоть калёным железом!..

– Не кричи на родителей!
– топнул ногой отец.
– Ты ещё комар, букашка!

– Видишь ли, Валерий, - снова начала Майя Петровна, - нам сейчас рассказали странные вещи.
– Она неуверенно потянулась рукой к столу.

Мальчишкам стало ужасно тоскливо. На столе возле вазы с тюльпанами лежали две маленькие чёрные гантели.

– Выворачивайте карманы!
– скомандовал Валеркин отец.

Валерка и Рэмка подчинились. Они выложили на стол оставшиеся пятьдесят четыре копейки.

Майя Петровна глубоко вздохнула, поднялась с дивана и пошла в кухню.

Муж проводил её взглядом, горестно крякнул и подтолкнул мальчишек к дивану.

– Довёл мать, босяк... А ну, ложитесь!

Валерка лёг на диван, словно собрался вздремнуть, сунул в рот кулак и закрыл глаза.

– Меня вы пороть не имеете права!
– запротестовал Рэмка.
– Я не ваш сын... Мы ничего не сделали!

– Мой не мой, а ложись. Я тебя выдеру, твои же родители мне спасибо скажут. Ты думаешь, это приятное дело - вас, паршивцев, ремнём пороть?

Рэмка отскочил.

– Всё равно не дамся!

Валеркин отец подумал-подумал, потом вздохнул и, сняв ремень с брюк, нацелился Валерке по тому самому месту, в которое принято вкладывать основы морали и чести.

Валерка съёжился, засунул кулак поглубже в рот.

Рэмка вцепился в край стола.

– Обождите!
– крикнул он.
– Мы с Валеркой всё вместе делали, вместе и порите.
– Он потеснил товарища на диване, засунул в рот кулак, на его манер, и промычал: - Нахиахи... (Начинайте.)

Вдвоём было спокойнее ждать, и ремень не казался страшным. Мальчишки потеснее прижались друг к другу, уставились в одно и то же пятнышко на диване и напрягли мускулы.

Но тут отворилась дверь. В комнату вбежала Майя Петровна с продуктовой сумкой.

– Подожди!
– крикнула она мужу и, приподнявшись на цыпочки, зашептала: - Вот деньги, как это я их не заметила? Под газету завалились.
– Она посмотрела на мальчишек с состраданием и спросила: - Вам больно, мальчики?

Отец отшвырнул ремень, проворчал зло:

– Слушаешь всяких дур...

– Да, да, - бормотала Майя Петровна, - они нам всё расскажут... Пойдём в кухню.

Ребята спокойно сопели. Они думали о чудовищном предательстве, о боли, которую можно причинить без ремня, ножа и калёного железа.

Валерка вытащил изо рта кулак, проглотил что-то раз в пять побольше кулака, солоноватое и стыдное. Проглотил с трудом, с большим усилием, но, может быть, поэтому глаза у него стали сухими и твёрдыми.

– Тебе хорошо, Рэмка, - прошептал он.
– Ну, выдрали бы - не привыкать.
– Потом он положил руку на Рэмкино плечо.
– Не стоящее это дело - любовь.

Рэмка по-прежнему смотрел на пятнышко.

– Ага, - печально прошептал он.

В комнате было тихо, только со двора доносился звук целлулоидного мяча: "Пинг-понг. Пинг-понг".