Три сказки о Змие крылатом, трехголовом, огнедышащем

Аннотация

Радий Петрович ПОГОДИН ТРИ СКАЗКИ О ЗМИЕ КРЫЛАТОМ, ТРЕХГОЛОВОМ, ОГНЕДЫШАЩЕМ СОДЕРЖАНИЕ: ЗМИЙ И ДЕВОЧКА ЗМИЙ И ПАРЕНЬ ЗМИЙ И СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК ________________________________________________________________ Появляется Змий в большую грозу. В сверкании молний. Нагуляется по небу в раскатах грома, ляжет на бугор брюхом, лежит-нежится, любуется родной природой. И хорошо ему. Немногим людям удается увидеть Змия вблизи. Это как с шаровой молнией - все про нее знают, да мало кто видел. Но ведь она есть. И летает куда захочет. И Змий есть. Чешуя на его теле размером с корыто - бронзовая. Чешуя на трех шеях размером с тарелку - серебряная. Одна голова у Змия слуховая, веселая - глаза-яхонты. Другая нюховая, грустная - глаза-изумруды. Третья голова окулярная, умная глаза-алмазы. И все три головы огнедышащие. - Ох, - говорит одна голова. - Не придется ли нынче скучать? Раньше, бывало, фукнешь - деревенька горит и... булат сечет булат. Еще раз фукнешь - Стенька Разин и... княжна персиянская. - Теперь это нельзя, - объясняет голова другая. - Теперь тут чуть-чуть и аут. Охрана природы. А все нехорошее называется "Змий". - Какое же Я нехорошее? Обидно слышать, - сказала третья голова. И ЗАХОХОТАЛ ЗМИЙ, И УДАРИЛ ОЗЕМЬ ХВОСТОМ ТАК, ЧТО ВСЕ КРУГОМ ЗАГУДЕЛО. ЗМИЙ И ДЕВОЧКА Лежит Змий на бугре. Трава после грозы в голубизну, с синей искрой. Цветы приосанились. Такое впечатление, что каждый цветок поет о любви и вечности. "Влюблюсь, - думает Змий. - Как увижу девицу, так сразу. Прямо в первую". Только Змий это решение принял путем единодушного мнения голов, как видит он: бежит по тропинке девочка-дошкольница. С литровой стеклянной банкой. Это она за ягодами бежит. - Стой, - сказал Змий трехголосно. Девочка банку от испуга к груди прижала. - А ты кто? - спрашивает. - Дракон? - Обижаешь, - ответил ей Змий. - Я суть Змий Крылатый, Трехголовый, Огнедышащий. - Ты принцесс кушаешь? - Да нет, - сказал Змий. - Они глупые. Потом три Змиевы головы поменяли свой лик. Одна голова стала шатеном, другая брюнетом, третья блондином. - Ты нам люба. А мы тебе? - А вы не можете стать рыженькими? - Можем. - И все три Змиевы головы: слуховая, нюховая и окулярная стали рыжими. Девочка засмеялась, в ладошки захлопала и, несмотря на то что Змий возвышался над нею как дом, как гора, как грозовая туча, сказала: - Как букетик. Выяснилось, что зовут ее Таня, что идет она собирать землянику. Тут же вокруг нее образовалась поляна, густо поросшая земляникой. Очень крупной и ароматной. - Это тебе, - сказал Змий. - И насчет злата-серебра не сомневайся. К свадьбе я тебе подарю золота тонну. Серебра две тонны. Яхонтов три центнера. Других камней, в том числе турмалинов, пятьдесят ведер. А как свадьбу сыграем, я тебе хрустальный дворец выстрою с музыкальными полами. Идешь по ним, а они музыку играют. - Я ведь еще дошкольница. - Об этом не думай. Я дождусь. Для нас, Змиев, время не фактор. Я на тебя все глядеть буду и любоваться. А ты расти. Книжки читай. Занимайся физкультурой и спортом. Тут девочка объяснила, что "нелетом" живет она в городе Ленинграде и с этой осени пойдет в школу. - Как же ты будешь мной любоваться? - Нет проблем, - сказал Змий. - Я в твою банку литровую сяду и буду сидеть. И любоваться буду из банки. - Неужели сможешь? Такой большой... Усмехнулся Змий. Миг! И умостился в банке. Сидит и все три головы улыбаются. - А земляника? - расстроилась было девочка. Змий ее успокоил: - С лукошком придешь. Тут земляники четыре пуда. Прибежала девочка домой и сразу банку на стол. - Вот, - говорит. - Посмотрите. Дома все были: и бабушка девочкина, и мама, и папа. Бабушка на Змия долго смотрела. А насмотревшись, ушла в свою комнату. Достала из кожаного чемодана белый шелковый сверток. Развернула, а там туфли балетные. Бабушка их погладила ласково, прижала к груди, как девочки прижимают куклу. И все улыбалась чему-то прекрасному, но не сбывшемуся. Училась Танина бабушка в балетном училище. В блокаду у нее заболели ноги. После войны бабушка поправилась, ноги ее окрепли, но не для такого трудного дела, которое называется легким словом - балет. А мама с папой вступили в горячий спор: мол, бывает Змий в настоящем или он теперь только в прошлом? И поссорились. Мама пошла в сад, села под рябину в неудобную нервную позу, словно стихи сочиняет или кого-то нетерпеливо ждет. Папа пошел на веранду, взял гитару и принялся петь старые туристские песни простуженным голосом. А к девочке гостья пришла - Нина, ровесница. - Это кто? - спросила она. - Ящерица или тритон? - И сама ответила: Ах! Это дракон маленький... - Это Змий, - сказала ей Таня. - Крылатый, Трехголовый, Огнедышащий. Змий был красив. Даже в банке он был похож на вздыбленного коня, на обвал в горах, на осеннее звездное небо. Он был так красив, что у девочек защемило сердце. Нина вздохнула и прошептала: - А мне щенка-спаниеля купить обещали... - Она почему-то всхлипнула и побежала домой. И папа на веранде петь перестал. В доме стало так молчаливо... Таня зевнула и пошла спать. Засыпая, она подумала, что Нина счастливая: Змий, конечно, очень красивый, но щенок-спаниель лучше... Утром она проснулась бодрая, выспавшаяся. Подбежала к столу - банка пустая. Таня ничего не сказала обидного по адресу Змия. Подошла к окну - за окном трава. Роса на ней в голубизну с синей искрой. Цветы приосанились. Такое впечатление, что каждый цветок поет. Поглядела Таня на эту утреннюю красоту и поняла, хотя всего-то была дошкольницей, что Змий есть не только в прошлом и в настоящем, но, конечно, - и это главное, - в будущем. А земляника под бугром, на котором вчера отдыхал Змий, за ночь стала крупнее малины. ЗМИЙ И ПАРЕНЬ Лежал Змий на бугре - думал: "Может, гору наворотить с пещерами большими и малыми. И в горе лежать. Рядом, в каком-нибудь закоулке, волчица устроит логово - волчат родит. Волчата озорничать станут - вякать. На каменные карнизы совы молча усядутся, важные, как фонари. В дальних пещерах повиснут под сводами, головой вниз, летучие мыши. Ну и простые мыши, конечно, в расщелинах наплодятся. Пусть заводятся, пусть пищат. Правда, из горы вылезать трудновато будет. Крылья помять можно, бока поцарапать. Уж и не знаю - городить мне гору или не городить?" Мимо собака шла, тощая - одна тень. "Дай-ка я у собаки спрошу. Три головы хорошо, а четыре - лучше". И говорит Змий: - Собака, городить мне каменную гору с завалами и пещерами, с чудесами освещения и другими иллюзиями? Собака остановилась, понурая. - А хлеба, - говорит, - у тебя нету? Змий смутился. Огнем дыхнул. - Хлеба, - говорит, - нету. Может, тебе конуру мраморную? - Зачем это мне? Это пустое. У меня, понимаешь, Змий, грезы. Хорошо быть бабочкой-однодневкой. В ее жизни нет сумерек - только сияющий день. - Учитывая твои грезы, могу сделать тебя Бессмертным Летающим Грозовым Псом. Соглашайся. Будем вместе по небу гулять. Одному-то, даже и трехголовому, скучно. - Что в твоем грозовом небе - ни тепла, ни ласки. А если говорить о запахах, что может быть лучше запаха мясных шей... Собака закашлялась, "спасибо" сказала и пошла - спина острая, шея тонкая. - Ты к солдатам ступай, в воинское подразделение! - крикнул Змий. Солдаты тебя накормят. Они к брошенным собакам ласковые. И тут ударил кто-то Змия в грудь, будто булыжником, - загудело Змиево тело. А между Змиевых лап лежит белобрысый парень в тельняшке, это он Змию в грудь воткнулся головой с разбега. Через три минуты парень сел, головой покрутил. Сказал: - Ну и ну... - Ты это что так? - спрашивает его Змий. - Это я так, от страха, - отвечает парень. - Вообще-то я ничего не боюсь. Я в десантных войсках служил. Вот сижу, смотрю - Змий. И не боюсь. Я - храбрец. И медаль у меня есть... - Прислонился парень спиной и затылком к широкой Змиевой груди. - А чего же тогда испугался? - Не поверишь. - Поверю. И рассказал парень, что с ним случилось. Шел он лугом, дышал непозабытыми ароматами родной земли: он недавно приехал с севера, где служил в войсках. Цветы парню по пояс. Их названия он нетвердо знает, он по линии техники развивался, на природу как-то внимания не обращал. Ну иван-чай. Ну ромашка. Ну колокольчики... И вдруг видит парень - стоит на бугорке девушка. - Знаешь, Змий, описать ее невозможно. Рассказать - испортить. Неописуемая она. Я в Заполярье, в солдатах, о такой мечтал именно. Ну все как есть в точку: и ресницы, и цвет глаз, и ямочки на щеках, и улыбка. И по глазам вижу - именно меня ждет. Бросился я вперед. Хочу ее за руку взять - она мне руку протягивает. Вообще-то я механик - по линии подшипников, но так мне захотелось цветок ей преподнести - маргаритку. Я глаза опустил за цветком. И вижу... - парень перешел на свистящий шепот, у нее тени нет... Без тени она... У меня даже зубы от страха заныли. Может, она с Сириуса или с Кассиопеи! Может, у нее цель... А она улыбается, тянется меня по щеке погладить. Вот тут я и дернул. Слышишь, сердце стучит? - Слышу, - сказал Змий. - И чего я тебе рассказываю? Может, ты тоже с Сириуса. Может, у вас там все без тени. А в нашей местности - шалишь. В нашей местности у всего должна быть тень. - Так уж и у всего? - Змий усмехнулся. Глянул по сторонам тремя головами. Увидел он, как собака подошла к воинскому подразделению и часовой у шлагбаума дал ей конфету "Старт". И девушку увидел среди цветов. Лицо у девушки было светлое и печальное. - Именно у всего! - подтвердил парень резко. - Даже у мухи. - У любви в нашей местности тени нет, - сказал Змий. Парень слюну проглотил. Прошептал: - Думаешь, она любовь? А я, думаешь, глупый? - Думаю, - сказал Змий. - Хочешь, я тебе цех построю мраморный с никелированными станками? Хочешь, автомобиль с подзарядкой от космических излучений? Хочешь, золота тонну? Но парень уже бежал. Обратно на луг. "Глупые все же в нашей местности парни, - подумал Змий. - Добрые факт, но глупые..." Знал Змий, что сейчас, когда парень подбежит к девушке на лугу, когда возьмет ее нежно за руку, у нее уже будет тень, не сильная еще, но уже будет. А собаке солдаты вынесли целый таз каши. ЗМИЙ И СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК Гулял Змий по небу. Питался атмосферным электричеством. Крыльями грохотал. Песни пел на три голоса. Когда гроза кончилась, прилег Змий на бугор и задремал. Слышит сквозь сон - кто-то ему в грудь постукивает, словно просит разрешения войти. Сначала Змий воздух в себя втянул нюховой головой - объект пахнет лекарством и табаком. Слуховая голова доложила - у объекта сухой кашель, одышка и аритмия. Тогда Змий глаза открыл. Стоит перед ним старый человек городского типа, постукивает в серебряную Змиеву грудь можжевеловым посошком и говорит: - Здравствуй, Змий. Вот и свиделись. Хотел Змий повернуться на другой бок и снова уснуть, но помешали ему разбуженные воспоминания. Вспомнил он давние годы, красивую девушку Алену, в которую был безнадежно влюблен. Вспомнил деревню Котомки - он ее спалил в гневе. И спрашивает Змий у старого человека: - А ты кто? Что-то я тебя, гражданин, то ли помню, то ли нет. То ли ты меня когда-то ненароком обидел, то ли я тебя ненароком задел. Старый человек ногой топнул. - Не хитри, Змий. Ты мою родовую избу спалил. - Спалил, говоришь? Да я много чего спалил. - В деревне Котомки. - В деревне Котомки? Уж не та ли покосившаяся избенка, такая грязная - антисанитарная? - Некогда мне было тогда за гигиеной смотреть! Перестройка всей жизни шла! - воскликнул старый человек. - Сейчас-то для гигиены я время в первую очередь выискал бы. - Поумнел, значит... И чего же ты хочешь? Может, ты хрустальный дворец хочешь с электронными стенами? Идешь, а стены докладывают, где и что и какие следует принимать меры... Может, хочешь золота тонну? - Не хочу, - сказал старый человек. - Устал я хотеть. - Сел он на бугор, прислонился спиной к серебряной Змиевой груди. - Сжег мою избенку, негодник. И правильно сделал. Я тогда в город пошел. На завод устроился. Рабфак закончил. Аспирантуру. Потом профессором стал по части доказательств, что тебя, Змия, в природе нет. Я всяко жил: и хорошо, и плохо. И меня обижали, и я обижал других. Но все это мне сейчас душу не бередит. А вот, знаешь, что сейчас меня очень волнует. Уже много лет. - Гордыня! Бессмертия хочешь? - Перестань, - сказал Змию старый человек. - Я про детство. Жила в нашей деревне, прямо напротив нашей избенки, которую ты, окаянный, спалил, девочка. Очень красивая. Очень хорошая. Глаза ясные. Улыбка добрая. Ее улыбка мне до сих пор снится. А в детстве-то я, бывало, как увижу ее, так и кричу: "Уродина! Страшила! Чучело!" Она долго терпит, потом заплачет. А я ей: "Чего, - кричу, - нюни-то распустила? Нос подотри, рева!" Поверишь, Змий, теперь спать не могу - все о ней думаю. Если бы мог ей в ноги упасть - упал бы. - Так пади. - Так нету ее. Погибла она... - То-то и оно, - сказал Змий. - Все-то мы, гражданин, опаздываем с добрыми-то намерениями. А старый человек вдруг вскочил резво - откуда силы взялись. - Змиюшко, - говорит, - пошли меня туда хоть на три минутки. Я понимаю, что путешествие в прошлое - антинаучно, но все равно - пошли, Змиюшко. Я ей скажу, что красавица она, что лучше ее нет и не было. Змий плечами пожал. Кашлянул. И тут закрутилось все: и березы, и время, и пространство - и черное стало белым. И вот стоит старый человек на пыльной улице. Утро молоком пахнет крестьянки доят коров. Блеют овцы - просятся в стадо. Босым ногам прохладно - пыль дорожная за ночь остыла. И старый человек опять мальчик. Мимо него коровы идут, толстыми боками его задевают. Он на них солидно покрикивает - подпасок он. И вот выходит из двора напротив, из широких ворот, корова темно-красного цвета с голубыми рогами. Гонит ее хворостиной девочка ясноглазая, щеки розовые. На лице улыбка такая теплая, словно заря от нее зародилась. Хочет старый человек сказать: "Прости меня, Аленушка, дурака". А подпасок уже кричит: - Дурында! Уродина! Кошкодранка! И белое тут стало черным. А мальчик-подпасок - старым человеком с одышкой и стенокардией. - Ну что? - спросил его Змий. - Не выгорело? Нельзя в душе старый кирпич заменить новым? - Что ты мне морали читаешь? - вскричал старый человек. - Сжег мою избу, ты и виноват. - Ну спалил я твою избу, спалил! Не хотел, чтобы Аленушка даже рядом с такой избенкой жила. Я в нее тоже влюблен был. - Сразу бы так, - проворчал старый человек. - Такой оборот для меня понятен. Теперь мне все ясно... - И вдруг он снова забеспокоился. Змиюшко, - говорит, - прошу тебя, объявись во всей красоте и славе. - Это еще зачем? - спрашивает Змий. - Там на обрыве, над рекой Мстой, другая Аленка стоит, моя правнучка, со своим женихом-аспирантом. Привезла его из города Ленинграда показать свою коренную родину. А он, понимаешь, губы кривит. Ни тайги непролазной, ни ущелий с гремячими водопадами, ни боров липовых, ни боров сосновых, ни дубов у нас нет - пашни да болота да кое-где ольха синяя. Вот и вся родина. Покажись, Змиюшко, дай аспиранту по мозгам. Я думаю, та Аленушка нас бы с тобой одобрила. Долго Змий думал, наверно, десять минут. Затем сказал трехголосно и троекратно: - Добро. - И спросил: - Сдюжит? - Думаю, сдюжит, - кивнул старый человек. Змий крыла развернул. Устремился ввысь. Грозно насопилось - потемнело небо. И полыхнуло зеленым пламенем, таким беспощадным, что каждая былинка, каждый цветок, каждый ком земли пахотной высветились и навеки отпечатались в сознании зрящих. Солнце сделалось малиновым. Оборка неба - оранжевой. Бугристые тяжи облаков свились в клубок чернильного цвета. Все туже, все туже. Втягивали они в себя выси небесные, дали земные. И вот уже не вздохнуть... Но вдруг клубок этот раскрылся, как раскрывается кулак сеятеля. И проросло в небе небесное дерево. Корни его прянули вниз, вживились в сердца зрящих, объединили их в сад. И выдохнули они духоту из своей груди. И аспирант ленинградский выдохнул. - Алена, я тебя очень люблю, - сказал. - А земля твоя - чудо. Когда небо снова заголубело и Змий вернулся на свой бугор, старый человек там лежал уже неживой, но с лицом счастливым и светлым. Знал Змий, что последние слова его были обращены к девочке, румяной и ясноглазой. Знал Змий, что она-то его простила давно, еще в пору детства.