... Когда я открыл глаза, в номере было все так же темно и тихо. Аромат парфюмерии (не моей) давал знать, где дверь ванной. Рука показалась мне легкой, как шелк, пока я ловил во тьме шнур. Лампа зажглась. Свет больше не резал взгляд. Я огляделся. Светло-серый тон комнаты глушил, как казалось, звуки. Лепка плафона и мебель у стен разыгрывали театр теней. Гнутые линии стульев, ковер, бюро - все было в пользу умной неспешной жизни. Непроницаемость штор обещала сюрприз. Я взглянул на часы. Без пяти пять. Нет, не пять - секундная стрелка недвижна. Я тотчас вскочил. Штора сморщилась, показав вечер. Не тот . Телефон ответил голосом Шульца.

– Да, герр доктор. Точно так. Вы проспали - да, больше двух суток. Мы боялись... впрочем, всё вздор. Нынче вторник, начало восьмого. Прикажете ужин в номер? Отлично. Уже несу.

Я сел - подкосились ноги. В уме возникло табло в порту - шедевр светотехники. Проклятый метис с пилюлями! Три или даже четыре рейса успели с тех пор прибыть! Амур изголовья натягивал лук. Мне в сердце - если не дрогнет. Казанова в России. Набожный плут проспал воскресную мессу. Что проспал я? Вошел Шульц. Я стал одеваться. В конце концов я еще жив. Пистолет на виду. Впрочем, здесь этим вряд ли кого-нибудь тронешь. О чем это он?

– ... И вообще осмотреть город.

Интересно, он давно говорит?

– Вы правы, Шульц.

Он всегда прав.

– В этот час, - он взглянул на часы, - Чаша Сократа очень эффектна.

– Это отель?

– Фонтан. Площадь Ратуши. Сходите всенепременно (allunbedingt).

Ужин был вкусен. Я оделся с расчетом зайти в магазин: парадный костюм был не для здешних широт. Но кейс вмещал лишь смену белья и бритву. Я брился долго. Мое отражение в зеркале нравилось мне. Важный факт. Образ тела подвержен изменам у тех, кому что-то грозит. Одни видят себя тщедушней, другие сильней. То и другое опасно. Я выглядел так, как всегда.

В холле опять был лишь Шульц за конторкой. Я отдал ему ключ. Заметил плакат на стене, которого раньше не было. Шульц проследил мой взгляд.

– Лама из Лхасы. Наша новинка. Не знаю, будет ли в моде, прибыл только вчера. Принимает в "Асклепе", почему-то ночью. Проспект Моруа. Это центр.

– Спасибо, Шульц.

– Вам вызвать такси?

– Нет, я так прогуляюсь.

Сказать - не сказать? План ведь в силе.

– Господин доктор, что-то еще?

– Мне кажется, Шульц, мы прежде встречались.

Говорю ни за чем. План ни при чем, просто глупость. Его губы дрожат в усмешке.

– Это ведь был не Бабий Яр?

– Нет.

– Слава богу!

Верно.

– Удачи, герр доктор!

Колокольца над дверью сыграли марш. Жара была сносной под вечер.

Теперь, когда все перепуталось, мне трудно решить, куда я пошел вначале и куда - потом. Гигантское небо гасло, превращая в тени дома. Лишние в моем положении мысли теснили мой ум. Я вспомнил то, что касалось преданий о городе мертвых и более редких (хотя не менее цепких, судя по силе памяти) мифов о граде Бессмертных. Я не люблю таких тем. Вскоре мне стало казаться - общий случай, - что я знаю об этом больше, чем я мог где-либо прочитать. Закат обострял чувства. Странная тень мерцала у ног. Взглянув назад, я увидел пузырь луны, всплывшей над краем крыш. Я шел быстро. Фонари зажглись, когда я был далеко от отеля. Две или три витрины попались мне. Но выше них окна были все темны - кроме тех, что отражали закат. И лишь где-то вдали был различим порой шум мотора. Ночь подступала, мрак глядел из углов. Через час я знал, что мой план провалился. Не берусь назвать тот квартал (хотя это был почти центр), где я впервые вздумал свернуть во двор. За время моих скитаний я так и не встретил ни одного человека.

Я вошел в парадное, вряд ли зная, что именно хочу тут найти. Я даже не был уверен, что попал в жилой дом. Безлюдье города стирало смысл зданий. Они все глубже тонули в тьме, а прихотливость архитектуры (той самой, что прославила Штильмана) была не более интересна, чем строка иероглифов, обретших объем. Все же, должен признать, колорит, словно привкус, был присущ городу, и хоть теперь я не в силах определить его, он, повторяю, был. Впрочем, тогда мне было все равно. Помню подобие холла, где эхо дробило в горох каждый шаг. Лестничный марш впотьмах показался мне исполинским. Я взбежал наверх и нашел дверь, вернее, три двери. Вначале я стучал, потом позвонил (звонок действовал). Глаза освоились с тьмой, но больше я ничего не дождался. Я толкнул дверь - она открылась без скрипа. Комнаты, комнаты, анфилада пустот. В окна я видел свет с улицы, по которой шел только что. За первой дверью последовала вторая, за ней третья, кажется, я обшарил весь дом. Нигде не было даже пыли. Где-то, однако, я опрокинул складной стол. В другой комнате мне попался диван, совсем новый, как мне показалось. Потом я опять шел прочь, улицы выводили в скверы, тропически-пышные и влажные, я вновь заходил в дома, распахивал двери, блуждал по квартирам. Я видел тщетность этих мер. Огромный муляж был неприступен снаружи так же, как изнутри. Лишь раз в каком-то проулке меня нагнал мотоцикл. Его треск на миг разрушил иллюзию. Но я уже понял, в чем дело.

Я просчитался. Чортов кинематограф - это он сбил меня. Я представлял себе фильм: тени на корточках возле костров, смоляные бочки вместо растопки. Я думал спрятаться между них. Но их не было. Город был по-прежнему пуст! Лишь островки магазинов, баров, аптек с глупыми слугами в центре. Сотня такси на весь город. И сам город как автомат, заводная шкатулка, реклама. Сознаюсь, что-то было (позже я понял, что прав), что не вязалось с этим. Краем ума я знал, что уже видел доказательства чего-то иного. Сверхъестественная чистота? Подстриженные акации и скрэб? Чувство чужого присутствия, словно взгляд в спину? Не знаю. На время я потерял способность рассуждать. Я просто шел. Механический тротуар сократил мне путь к очередному кварталу. Впереди была площадь. Я разглядел ее позже, час спустя. Странное здание справа привлекло мой взгляд. Вход был со стороны улицы. Я не нашел причин пройти мимо. Возможно (это и теперь спорно), это был ложный шаг.

Все опять началось с лестницы, она привела в коридор. Сложный его изгиб вызвал во мне две мысли, пришедшие вслед друг другу. Первая была та, что кривизна стен враждебна прямоугольной архитектуре. Впрочем, Штильман не был педант. Вторая - что я вообще различаю это во тьме. Я и впрямь видел дальше, чем мог ожидать. Прежде везде, где я был, в помещениях были окна. Свет с улицы, пусть и слабый, был все же доступен для глаз. Но здесь ему неоткуда было взяться. Я взглянул вверх и вздрогнул. Потолок мерно фосфоресцировал, погружая перспективу в зримый туман. Подняв руку, я увидел ладонь как тень.